инструментом, как кларнетист — кларнетом.
Пожилой господин показал мне наглядно, с каким совершенством можно осмыслить насыщенность столицы движущимися средствами. Не обращая внимания на грязные окна, он не сводил глаз с перекрестка перед полицейским участком, а руку держал у меня перед глазами; все, что двигалось по улице, вызывало ответное движение одного из его пальцев, сам он вслух регистрировал то, что видели его глаза, для чего каждый раз, сгибая палец, говорил:
— Щелк!
У меня не хватило духу указать на этого умельца, когда в зал ожидания вошла женщина с ребенком и спросила, кто последний. Поскольку сложнейший поток всевозможных драндулетов заставил как раз танцевать пальцы счетчика, я поднял руку, добровольно признаваясь, что среди ожидающих — последний.
Пожилой господин кивнул, соглашаясь с моим жертвенным жестом, и одновременно, сказав без промедления «щелк!», ввел в калькулятор безумного, ищущего смерть мотоциклиста.
Когда демонстрация была закончена, я спросил, о чем он хочет столь срочно сообщить в полицию, Является ли счетчик также помощником властей и должен ли он доводить до сведения властей все нарушения правил? Проезд спешащего мотоциклиста, случись он во время дежурства счетчиков, был бы причиной для доклада в полицию?
Нет, сказал пожилой господин, он здесь только из-за голых цифр, а предосудительное поведение водителей его не касается. Его не касается предосудительное поведение водителей, но его касается таковое, если он сталкивается с ним у счетчиков.
И он с таковым столкнулся?
— Столкнулся. Один из них считал неточно. Определенно и умышленно.
— И доказуемо?
— Что значит доказуемо? Я это вижу. Он заносит неточные данные. Сперва они попадают в микрокалькулятор, потом — в итоговый подсчет всех счетчиков, потом — в приблизительный подсчет общего результата на основе частичных данных, потом — в оценку тенденций, потом — в плановые кривые, потом — в бюджет и, наконец, дают полностью искаженную картину движения транспорта.
— Ошибиться может каждый, и это вряд ли повлечет за собой такие последствия, — сказал я.
И сам себя услышал с неприятным удивлением: так не скажет человек моей профессии. За что я тут же был наказан, ибо пожилой господин ответил мне тоном, столь же учтивым, сколь и язвительным:
— Если бы мы так думали, нам нечего было бы стоять в дождь, ветер, жару и стужу на своем посту! Это не ошибка, это умысел, и я должен об этом сообщить.
— Тем не менее это недоказуемо, — сказал я.
На что он, бросив на меня далеко не учтивый взгляд, возразил:
— Будто вы в этом хоть каплю смыслите!
В этой фразе звучал многозначительный подтекст, и потому я твердо заявил:
— Я вынужден взять назад место в очереди, которое я вам уступил. Не я теперь предпоследний, а опять вы. Кроме того, я сомневаюсь, что вам с вашим случаем следует обращаться в этот отдел полиции.
Когда нужно, и я могу выразиться вполне определенно, — пожилой господин все понял и быстро ушел.
Уже довольно долго, возможно из-за нашего содержательного диалога, никто не входил в зал ожидания. Зато кое-кто из первых в очереди урчанием и свечением был приглашен в канцелярию, и я нашел место у стола, на котором лежал пожелтевший от времени женский журнал. Эти издания, уже достаточно устаревшие, всегда читаешь как новые, и я протянул было руку за сей печатной продукцией, но тут мое внимание от достойного журнала отвлекла официальная акция. В зал ожидания вошла служащая полиции и спросила, кому еще нужны бланки. Высоко подняв вверх разные бумаги, словно распродавая их по дешевке, она стала называть их разными аббревиатурами, одни из которых были мне понятны, другие — нет.
Два подростка пришли за удостоверениями личности, и, девочка, получив бланки, сделала такой книксен, какие, полагал я, давно уже забыты. Многие пенсионеры просили бланки для получения виз на поездку в Западный Берлин[4] и тотчас садились к столу, чтобы заполнить свидетельства их высшей степени зрелости.
— Я хочу пригласить гостей, — сказал я в ответ на вопрошающий взгляд лейтенантши, — двух дам из Казани.
Прежде чем я успел добавить, где сей град стоит, лейтенантша вручила мне несколько бледно-голубых листков и объявила:
— Два раза Советский Союз, и печатными буквами, пожалуйста.
Женский журнал я подложил под бланк, хотя в крайнем случае я бы и без журнала обошелся, никакой особенно писанины, чтобы устроить гостям из Казани поездку в Берлин, не требовалось. Мои анкетные данные и анкетные данные обеих дам — это было почти все. И еще я должен был указать мотив приглашения.
Большую часть первой страницы бланка занимало напечатанное курсивом предписание, которое вялым канцелярским языком вменяло мне в обязанность заботиться о питании и жилье для моих гостей, а также нести за них ответственность в случае, если они создадут стране, их принимающей, финансовые проблемы.
Это предписание я тут же подмахнул, ибо учительницы, с которыми я столь приятно беседовал у Астрахани, на неоглядной, что море-океан, реке, карманницами наверняка не были. Мне это предостережение официального бланка показалось несколько неуместным.
Однако нельзя не согласиться, что кое-какие малоприятные случаи бывали. Мой коллега, который держит за домом породистых собак, поселил в своей квартире друзей по Обществу собаководов, приехавших на собачью выставку. Предполагалось, что гости пробудут у него три дня, но они вместе с двумя огромными овчарками оставались у него целый месяц, и все от мала до велика их единомышленники, проживающие в стране, появлялись в доме на протяжении этих четырех недель, делились своими соображениями о собаке как пастухе овец и при этом еще ели вволю.
Видимо, происшествия подобного рода и привели к тому, что пункт этот вписан в бланк; было бы на нем напечатано указание — ненужное зачеркнуть, я бы знал, куда приложить мое перо. Дамы из Казани не владели живностью и хотели всего-навсего бросить взгляд на нашу столицу.
Представить себе это — просто, а вот как написать — задумаешься. Мотив приглашения: взгляд на столицу. Что подумают власти, получив такую информацию? Конечно, Берлин заслуживает того, чтобы сюда приезжали гости даже из Казани, но если вопрос задает официальное учреждение, оно не желает завуалированных ответов.
Лучше уж, кажется, написать: туризм. Но это обозначение я счел неудачным. К двум дамам из Казани никак не подходил термин, при котором прежде всего думаешь о рюкзаках, кроме того, спрашивалось не о мотиве их путешествия, а мотиве моего приглашения. Но и моим мотивом был не туризм. Моим мотивом было знакомство, что и могло служить обоснованием.
Я уже хотел было вписать это слово в пустую строку, но поскольку моя профессия развила у меня определенную особенность — педантично обдумывать каждую позицию, я поставил себя на место сотрудника, который будет читать мое ходатайство. Вот эта лейтенантша, например, которая наверняка не только раздает бланки, но потом их изучает, что подумает эта славная женщина с погонами, если прочтет такой ответ?
Прежде чем я успел углубиться в ведомственный образ мышления, в зал ожидания влетел молодой человек и чуть ли не упал передо мной на колени. Стоя передо мной в преувеличенно согбенной позе, он просил пропустить его.
Я вовсе не последний, хотел я сказать, так как после ретировавшегося автосчетчика пришла женщина, которая в виде исключения не хотела встать в очередь передо мной, а после нее, пока шла раздача бланков, пришли еще два-три человека, но до тех мне уже дела не было. Если ты не упускал из виду впереди стоящего, то все в порядке.
Я хотел объяснить молодому человеку этот порядок, довести до его сведения, что я не последний, хотел спросить его, почему он именно меня счел последним, но другие уже просветили новичка относительно соблюдения очередности.
