Сейчас она уже могла сказать это. Могла даже в это поверить. От понимания этого на сердце стало легко.
— Это никогда не было моим домом. Я лучше буду платить за номер в гостинице.
— Там в это время года все забито, — напомнила Реджина. — У твоего отца есть комната.
— Наша старая комната, — сказал Калеб. — Там ничего не изменилось.
Лицо Дилана было бесстрастным и суровым, как прибрежные скалы.
— Этого я и боялся.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Дилан, стоя на коленях среди сорняков и гравия позади ресторана, водил пальцами по кирпичной кладке здания, и Реджина подумала, что другой мужчина мог бы вот так же прикасаться к лошади или капоту автомобиля. Он выглядел очень по-мужски, строгим и поглощенным своими мыслями.
Наблюдая за ним, она опустила черные пластиковые мешки для мусора на землю.
Он обернулся.
— Пришла, чтобы увидеть меня на коленях?
Она с вызовом задрала подбородок.
— Я уже и раньше видела тебя на коленях.
— Ах да. И запомнила это, — сказал он удовлетворенным тоном.
Реджина действительно не могла забыть его темную голову, двигавшуюся у нее между ногами, водоворот звезд в небе, шепот моря, жар, разливавшийся в ее крови от его рук, его губ, его дыхания.
— Хм… Возможно. Смутно.
Редкая усмешка прорезала его лицо, обжигая ее нервы, словно молния.
— Наверное, мне следовало бы освежить твою память.
Она тяжело сглотнула.
— А я-то думала, что тебе нужно пойти пообщаться со своим принцем или что-нибудь в этом роде.
— Я еще пойду. Но сначала я должен установить защиту. Я не оставлю тебя без присмотра.
Он снова вернулся к своим кирпичам. Она подняла черные пакеты и бросила их в бак для мусора, не обращая внимания на пронзительные крики чаек, рассевшихся на соседних крышах.
Дилан постукивал и похлопывал кирпичную стену, словно взломщик сейфов. Она наблюдала за ним, уперев руки в бока.
— Зайди в дом.
Она нервно оглянулась.
— Мне угрожает опасность?
— Нет. — Он посмотрел на нее и вздохнул. — Ты меня отвлекаешь.
— А-а… — Внутри приятно разлилось теплое чувство. — О'кей.
Она сделала шаг к двери и остановилась, глядя на осторожные движения его рук и нахмуренное, несколько отрешенное выражение лица. Теплое чувство продолжало шириться. Он оказался бессмертным морским существом, чьим родным домом был волшебный остров. Тем не менее сейчас он стоял на коленях здесь, в пыли между домами, потому что она отказалась уехать с ним. Он отодвинул свою жизнь на второй план ради нее. Ради нее и ее сына. Дилан Хантер был хорошим человеком, несмотря на отрешенный вид и взрывной характер. Он был не только горячим и возбуждающим, он был принципиальным и даже… нежным.
Нежный, принципиальный и в то же время горячий парень. В ее жизни подобное сочетание встречалось так же редко, как и селки.
Она направилась в дом мимо него. Его темные брови от раздражения сдвинулись. Улыбнувшись, она легко поцеловала его в макушку. Дилан остался таким же неподвижным, как растрескавшийся цемент у них под ногами. Но прикосновение его волос к ее губам было теплым.
Она выпрямилась.
— Спасибо, — сказала она и отправилась в кухню.
Поцелуй Реджины, ее теплые губы, сладкий запах, простые слова благодарности были словно живительный дождь для иссушенного сердца Дилана. Дождь, поднявший настоящий шторм в его душе.
Или там, где могла бы находиться душа, если бы она у него была.
Оставшись на дорожке один, он закрыл глаза и прижался лбом к шершавой стене. Ее привязанность не может длиться вечно, напомнил он себе. Ничто человеческое не продолжается долго. Семьи распадаются. Дети становятся взрослыми. Родители умирают.
Лучше, как это делает морской народ, жить мгновением, чем полагаться на сердце и питать надежды.
И все же тот миг, когда она поцеловала его — без вожделения, без необходимости, — оказался почти невыносимо сладким, исполненным доверия, скрывавшим в себе чувство привязанности, как беременная женщина скрывает в себе ребенка.
Острые камешки впивались в его колени.
Птицы наблюдали за ним с крыш своими ясными безжалостными глазами. Реджина носила в себе его ребенка, но при том отказывалась уйти с ним в Убежище.
Он нес ответственность за нее. И если ему не удастся ее уберечь, на него ляжет ответственность за смерть единственных двух женщин, которые что-то значили в его жизни.
Он развел в стороны пальцы на стене.
Он не был хранителем. А фундамент дома под его руками был из сделанного людьми кирпича и раствора, а не из скал и песка. Он не знал, может ли сработать то, что он пытался сейчас сделать.
Селки изменчивы, как изменчиво море. Их дар напоминает воду, он такой же мощный, подвижный и текучий. И такой же непостоянный, как ветер или прихоть женщины. Такой же мимолетный. А чтобы укрыть собой Реджину эта защита должна была противостоять времени и силам преисподней.
Открыв свое сознание, он устремил его по спирали вниз, все ниже и ниже, ощущая свои чары как воду, впитанную губкой, воду, насытившую каждую его клеточку, смазавшую каждый сустав, каждое сухожилие. Конн говорил, что волшебная сила морского народа уменьшается с падением их численности. Но сейчас Дилан чувствовал в крови несокрушимую энергию — как безмолвный океан, ожидавший появления луны, чтобы двинуться на сушу мощным приливом.
Он осторожно попробовал освободить место у себя внутри — между сердцем и легкими, между печенью и селезенкой, — которое должна была заполнить энергия, как вода наполняет след, оставленный на влажном песке. Она поднималась медленно — сначала намек, проблеск, лужица, — нарастая у него между ребер, в кишечнике. Сила росла, а с ней, кружась водоворотом внутри него, росла и надежда. Но этого было мало, этого было недостаточно. Это напоминало ручей, поперек которого упала ветка. Это была тонкая струйка там, где ему нужен был мощный поток.
Пот сделал его ладони влажными, выступил каплями на лбу. Он попытался воздействовать на эту силу, выкрутить ее из своих костей, выжать из сердца, но, как и вода, волшебная энергия ускользнула от него, снова уйдя в ткани.
—
—
Он застонал. Ему это очень нужно. Необходимо.
Сила прорвалась сквозь него, словно волна сквозь узкое ущелье, смыла его ощущения, с ревом ринулась по венам, хлынула через рот, выстрелила в глаза, взорвалась в пальцах. Сердце, мозг, поясница
