слушалось. Словно оргазм, который пронзил ее — как давно? часы? дни? — отнял у нее что-то жизненно важное.
Скрип, скрип. Со стороны люка.
В груди нарастала паника, лишая ее воздуха. Она захныкала. О Боже.
В полумраке комнаты, у подножия лестницы неясно вырисовывалась тень, широкая и темная. Приближающаяся ближе. Приближающаяся к ней.
Комок внутри нее шевелился и извивался, как змея перед броском. Она вытянулась как струна.
Нет.
Сила вырывалась из нее, пронзая горло, как крик, словно что-то внутри нее готово к приближающейся угрозе. Ее контроль рвался, подобно паутине. Сила вырвалась из ее рта, взрывной волной обрушившись на каюту.
Предметы с грохотом сталкивались друг с другом. Разбивались.
Разбивались в дребезги. Стекло. Ее мозг.
Она не могла видеть. Она не могла остановиться. Гул заполнил ее голову.
Как ненормальная Кэрри, пропитанная кровью и сеющая разрушение на студенческом балу.
Стоп. Ненормальный.
— Хватит.
Одно слово, брошенное в вышедшую из-под контроля тьму, как булыжник — в поток воды.
Она почти всхлипнула от облегчения. Ветер, если это был он, стих. Вещи оседали или соскальзывали на пол. Каюта восстановила равновесие. Паника ослабла.
Этот голос.
Она знала этот голос.
Люси свернулась калачиком, задыхающаяся, вспотевшая, оглушенная внезапной тишиной.
Свет расцвел, мягкий и тусклый, как на болоте, освещая жесткий подбородок, длинный нос и сардонический изгиб рта.
Конн.
На щеке у него был длинный порез, черный в голубоватом свете. Кровь он не стер. По какой-то причине, отсутствие этого простого человеческого жеста испугало ее.
Она дрожала в ожидании, что он обнимет ее, скажет что-нибудь, сделает что-нибудь, восстановит ее мир и ее веру.
Он взглянул на Люси, затем обвел взглядом каюту. Вскинул брови.
— Это проявилось бы, — сказал он, — не смотря ни на что, ты дочь своей матери.
ГЛАВА 5
Люси прижала колени к груди и крепко их обняла, изо всех сил стараясь не потерять самообладание. Снова. Она переживала дни и похуже этого. Но теперь…
Лицо Конна было непроницаемым, глаза едва видны в нечетком, тусклом свете.
Она занималась с ним сексом. Незащищенный секс с незнакомцем. Как бестолковый новичок, который отключился в пабе и проснулся в чужой кровати совершенно без понятия, как он там оказался.
Люси съежилась. Она не могла поверить, что сделала это. Она не могла поверить…
Вещи проносились, сталкивались, разбивались в темноте.
Она, должно быть, сошла с ума.
Такие вещи с ней не происходили. Такие вещи просто не происходили.
Комната качалась на волнах.
— Что… Где мы? — спросила она. Всплыли туманные воспоминания о том, как ее несли, поднимали… кормили? — Я была больна?
Но никто никогда не кормил ее, когда она болела.
Конн наклонился — она сумела не вздрогнуть при этом — и начал выискивать что-то на полу. Люси перевела взгляд на свет разбитого фонаря, когда он поставил его на стол.
— Ты скоро почувствуешь себя лучше, — сказал Конн, хотя это не было ответом на ее вопрос. — Сон сморил тебя сильнее, чем я ожидал. Но теперь, когда ты бодрствуешь, симптомы быстро сойдут на нет.
Значит, не больна, подумала она. Возможно, и не сумасшедшая.
Она вспомнила — или это был сон? — его сильная и теплая рука вокруг ее плеч, чашка перед ее губами.
— Ты давал мне суп.
Он накачал ее наркотиками? Возможно, у нее были галлюцинации. Это объяснило бы вещи, летающие по каюте, и ощущение чего-то, извивающегося внутри нее, ожидающего момента вырваться из ее груди как космический монстр из фильма «Чужие».
Ее передернуло.
Он кивнул.
— Тебе нужна была еда. Жидкая.
Комната все еще качалась. Ее живот скрутило. Нервы? Или морская болезнь?
— Как долго я была в отключке?
Конн не отвечал.
— Сколько времени? — настаивала она. Часы? Дни?
Что он сделал с ней? Для нее? Под покровом — каким-то мехом, тяжелым и теплым — она была практически голой.
Недалеко, в темноте она разглядела его руки. Чиркнула спичка и вспыхнула ярким пламенем. Теплый, желтый, настоящий свет заменил жуткие синеватые отблески. В сложившихся обстоятельствах глупо было радоваться зажженной лампе. Но в любом случае, знакомый свет ее успокаивал.
Пока она не увидела, в каком состоянии была каюта.
Вот дерьмо.
Выглядело все так, будто ураган прошелся по комнате, или бомба взорвалась. Разбитая посуда, подушки безопасности, карты и журналы вывернуты и разбросаны, как тела после кораблекрушения. Пустая кофеварка и расколотая бутылка закатились под стол. Лужа красного вина, черного как кровь в тусклом свете каюты, на полу. И в завершении ее достиг кислый фруктовый запах, вызвавший болезненную тошноту.
Она провела языком по зубам. Ей не помешала бы зубная щетка.
Конн поднял кресло с одним подлокотником и поставил его вертикально. Его голова задевала низкий потолок.
— Не извиняйся, — сказал он. — Это судно было оборудовано, чтобы противостоять штормам. Повреждения не серьезнее, чем может показаться на первый взгляд.
Внезапно она почувствовала себя оскорбленной, что было просто смешно при данных обстоятельствах. Как расстроиться из-за невыполненного задания, в то время как классная комната охвачена огнем.
— Я не собиралась извиняться. Я ничего не сделала.
— Кто же тогда? — Конн выгнул бровь в удивлении.
— Гм, — она уставилась на него, ошеломленная. — Я была без сознания. Я не просила меня сюда приносить. Ты должен доставить меня домой.
Он поставил еще одно кресло, придерживая его перед столом в приглашении.
— Иди сюда. Садись.
Люси недоверчиво посмотрела на кресло и затем ему в лицо. Она не хотела приближаться к Конну. Но если бы она осталась в кровати, он мог бы расценить это как приглашение.
Румянец залил ее лицо. Да, как будто их «занятие» в грязи сада ее учеников еще не убедили его в том, что она не стоит его внимания.
Она сжала одеяло, мягкий мех проскальзывал между пальцев.
