какой-то граф Монте-Кристо; он увидел свою судьбу и заявил, что тоже станет музыкантом. Чем немало ошеломил и еще больше расстроил родителей. Но друг Валенька умер совсем молодым, еще ребенком, унес с собой свою скрипку. И Дмитрий Олегович уступил нажиму доброго мамика и строгого папика, признав, что его музыкальные таланты весьма скромны, и став тем, кем он стал. Дмитрий Олегович никогда не сожалел о сделанном выборе. Но заставил мелодию Брамса жить в напольных механических часах.
Где-то далеко, на периферии увядающего сознания протяжно ухнули двери лифта.
Дмитрий Олегович ждал.
Вполне возможно, что это она, его женщина. Вполне возможно, что беглые Юленькины пальчики сейчас коснутся кнопки входного звонка, утопят ее... Директор почувствовал первый прилив; где-то глубоко зарождалась пока еще теплая волна. Словно оттуда начиналось пробуждение. Волна поднялась, заставив вынуть изо рта обмусоленный палец левой руки. Пока еще теплая, а ведь скоро ей предстояло стать горячей. Да, безусловно, в тот момент, когда Дмитрий Олегович наконец дожидался свою Женщину, начинались странные дела. Словно друг Валенька вовсе и не уносил с собой свою скрипку. Прелюбопытнейшие дела.
Звонок в дверь разрезал скучное пространство. Право, это она. Последовал новый прилив, более теплый. Иногда механизм разрушения можно не только приостановить: директор покинул чиппендейловское кресло...
Бывало, они сразу кидались в объятья друг друга, еще в прихожей, не сдерживаясь, как юные любовники. Порой она кокетливо проскальзывала в дом, будто им требовался романтический ужин, только эта игривая заминка все равно оказывалась недолгой. Их разбросанные вещи отмечали любовный след, который редко вел в спальню: Дмитрий Олегович брал ее, как только волна становилась горячей, обжигающе горячей, в самых разных местах. Бывало, и в «помывочной». И его вовсе не беспокоило вполне возможное присутствие сексуальной соглядатой. Вовсе нет! Директор что-то смутно помнил о безмозглой белокурой шлюшке, которая утонула, а потом приходила к нему в «помывочной» (вроде бы из-за нее у директора в «тайном месте» зарождалась эта теплая волна), но его не волновали подобные мелочи. Пусть себе плещется! Тем более что они с Юленькой нигде не задерживались подолгу. В доме не осталось ни одного более-менее пригодного места, которое б они не отметили, не превратили в любовный тренажер. Когда волна становилась обжигающе горячей, кто-то юный, вечный, пробуждался в Дмитрии Олеговиче,
выступал на поверхность, и сопротивляться ему было бесполезно. Юленька стонала, задыхалась и потом уже ревела, но ее страсть была как бумеранг, катализатор для набирающего силу директора, будто их питал тайный и могущественный подземный огонь. Волна заливала все вокруг, они превращались в ненасытных животных, самца и самку, они могли разнести мебель, разворотить дом, разворотить пространство. И тогда Дмитрий Олегович видел удивительные вещи. Друг Валенька никуда не уносил свою скрипку! Не существовало такого места, куда ее можно было бы унести. Стены квартиры истончались, просвечивали, и реальными оставались только они с Юленькой. Реальным оставалось лишь их соитие; всесильные тела уносили своих хозяев прочь от опостылевшей скуки, они неслись, летели (или падали!) над сухой безрадостной пустыней бытия. Дмитрий Олегович всегда знал о ее существовании (он видел ее багряные отблески в завистливо-восхищенных взглядах сначала антикварных знатоков-ценителей, затем и всей остальной шушеры), и об ирригационных каналах, по которым текли иссякающие человеческие соки. Скрипка Валеньки начинала вечную мелодию Брамса, и оказывалось, что их полет — это танец, потому что они здесь хозяева. Скрипка неистовствовала, перебивая их стоны; проскакивали какие-то невнятные персонажи (даже белокурая шлюшка из ванной), которых тоже коснулся всемогущий багрянец. Какой-то ненормальный мачо-партизан, которым на мгновение становился директор, помешанный на Интернете лейтенант ДПС (директору было все равно); Джим Моррисон и Билл Гейтс то оказывались друг другом, то упомянутыми персонажами, то многими другими. Были знакомые и незнакомцы; те, кто купил у него автомобили, и те, кто потом погиб в страшных катастрофах, но и это его не беспокоило, потому что вокруг была Страна чудес, где обретались все подлинные дэддрайверы и кинозвезды. Вернее, лишь начало, дверь в Страну чудес. Все они, мертвые и живые, были дэддрайверами, тенями, смутными проекциями — им еще только предстояло осуществиться. Потому что подлинная хозяйка, Снежная королева из детских страхов и грез, которой служили сейчас Дмитрий Олегович с Юленькой под огненную музыку друга Валеньки, была где-то здесь, в сияющей тайне. Она, неназываемая, творила внутри Тьмы, которая в сердце своем оказывалась ослепительней самого яркого света; она, способная к бесконечному рождению, сотворению, и была этой Матерью Тьмой — великой Тайной, спрятанной под пологом темноты, страшиться которой могли лишь неокрепшие души.
Но присутствовало во всем этом некое туманно-ощущаемое сопротивление полету.
Было здесь, оказывается, и что-то еще, из-за чего в конце их полета-соития, мелодия всегда начинала сбиваться. Здесь присутствовало нечто другое, как отблески, кусочки синевы. И стоило на них сконцентрироваться, как синева словно вырастала. Дмитрий Олегович всегда в конце любовной страсти видел здесь, в безнадежной пустыне реального, эту сферу цвета утреннего моря. И в ней существовало, жило, пульсировало какое-то совсем иное обещание,
Эта сфера синевы, стоило на ней сконцентрироваться, начинала как будто удаляться, сбивая мелодию,
Даже не столько непростительным кощунством, сколько абсурдом. Но скоро он все узнает. Тот, рождаемый внутри него, в курсе всего: он узнает все про сферу цвета утреннего моря. Совсем скоро, едва выполнит возложенное.
А пока мелодия сбивалась, и они с Юленькой, обессиленные, да что там — изможденные и мокрые от пота, обнаруживали себя друг у друга в объятиях.
Когда это случилось впервые, Юленька была даже не смущена, она испугалась и быстренько засобиралась домой, отказавшись остаться. Но потом, через день, вернулась. Придумав оправдание, что такой «постели» у нее никогда ни с кем не было, и бесконечное количество сильнейших оргазмов вызвало у нее подобные видения. Что она и поведала Дмитрию Олеговичу, а потом уснула у него на груди. Директор же долго лежал с открытыми глазами и слушал голос Тьмы за окнами. Нет, он не слышал ни скрипки друга Валеньки, ни плеска в ванной. Но это вовсе не означало, что эти тревожные звуки ушли из его жизни. Они были.
Где-то.
Совсем близко.
Юленька расцвела. Подружки были уверены, что она завела себе кучу молодых любовников. Целую футбольную команду.
А Дмитрий Олегович проводил свободное время, обсасывая свой любимый палец левой руки.
Звонок повторился. Странно, Юленька обычно нажимала на кнопку один раз. Консьерж внизу не пропустит посторонних, только тех, кому назначено, а ведь Дмитрий Олегович больше никого не ждет. Или ждет?
Директор, все еще тяжело переставляя ноги, вышел в прихожую. И тогда звонок прозвучал в третий
