Дети Робинзона Крузо

раз. Слишком настойчиво для трепетной Юленьки, и Дмитрий Олегович почувствовал, как совсем слабая приливная волна, так и не поднявшись, угасла. Директор начал отворять дверь, словно в полусне наблюдая за собственными руками: собственно говоря, зачем он это делает, если это не Юленька. А? Зачем?

(ты должен)

Кому должен? Ох, оставьте уже меня, я и так старый и больной. Никому ничего не должен.

(это твоя ответственность)

Дверь открылась.

На пороге стоял незнакомец. Молодой мужчина. Или... или они знакомы? Директор с недоумением и разочарованием смотрел на незваного гостя. Он ждал Юленьку и сейчас с трудом подавил желание вновь запустить в рот большой палец левой руки.

— Здравствуйте, — вежливо, но без тепла в голосе произнес незнакомец. Более того, директору даже показалось, что он уловил иронию.

— Здравствуйте, — с тихим достоинством отозвался Дмитрий Олегович (этот чертов большой палец чуть опять не двинул к линии губ). — Чем обязан?

— Ну, э... как бы это, — тот помолчал, усмехнулся. — Собственно говоря, я не к вам.

И он пристально посмотрел директору в глаза.

— В каком смысле? — начал Дмитрий Олегович, собираясь объяснить, что, мол, это его квартира, пусть и роскошная, он находится в ней один, и ему сейчас не до нежданных визитов. И тогда что-то щелкнуло у него в голове. И приливная волна вернулась: более того, она сразу стала горячей, обжигающе горячей.

(Ха! Это тот самый малый, что купил у него Бумер. Он купил его последним.)

Губы Дмитрия Олеговича чуть скривились, и он еще собирался задать какой-то совсем уж ненормальный вопрос: «А вы разве не стали дэддрайвером?», но гость опередил его:

— Ку-ку! — странный визитер фамильярно щелкнул пальцами перед лицом директора и сообщил: — Я готов. Мы можем ехать. Можем отправляться.

Сначала лицо Дмитрия Олеговича будто сковала каменная маска, но потом от линии подбородка по щекам пробежала расслабляющая быстрая волна:

— Можно обойтись и без всяких «ку-ку», — губами директора произнес Лже-Дмитрий. Он совершил, будто кривляясь, несколько утрированных мимических движений, подстраивая мышечный тонус под свое новое состояние, и заметно помолодел. Глаза его засверкали, в голос вернулась бодрая твердость, и он вопросил: — Хм... Значит, готов?

— Да, — спокойно отозвался Миха-Лимонад, но все же не смог отвести взгляда от происходящей метаморфозы.

— Это хорошо! — Лже-Дмитрий растянул рот директора в шальной ухмылочке. — Очень хорошо! Значит, мы действительно можем ехать. Вперед! Поехали!

И он устремился за Михой-Лимонадом к лифту, даже не захлопнув за собой дверь.

Дежуривший внизу консьерж вскоре обнаружил это безобразие. Консьерж получал неплохую зарплату и знал, какие люди живут в его доме. Он, конечно, не встал часовым у дверей квартиры Дмитрия Олеговича, но постарался обеспечить надежную охрану — видеокамерыто на каждом этаже.

С чувством выполненного долга консьерж вернулся на рабочее место. И даже закурил, хоть и было неположено. Но пойди, поймай за руку, а не пойман — не вор. Да и кто его увидит? Напротив, это он, консьерж, видит всех, так сказать, на шаг опережает события. Получается, кто тут хозяин?

— То-то же! — благоразумно согласился консьерж с собственными приятными доводами.

Только... Кое-что еще встревожило консьержа. Он долго не мог понять, что так смутило его в услышанной фразе.

— Полная белиберда! — попытался отмахнуться он.

Хозяин роскошной квартиры, известный на всю Москву антиквар и крупный бизнесмен, вписал имя этого парня (честно говоря, довольно легкомысленной пижонской наружности, обычно у него бывали гости посолидней, а уж телку Олегыча, Юльку, консьерж давно знает, на «Х-5» ездит и паркуется всегда справа от будки охраны), а буквально через пару минут они уже вместе шли обратно.

И вот что-то тут...

Консьерж сглотнул. Дмитрий Олегович, один из самых уважаемых жильцов дома, быстро шел за своим визитером и, казалось, — как бы найти правильное слово: увещевал его. Он говорил что-то странное, по крайней мере, консьержу это казалось явной белибердой и околесицей.

«Сегодня ночью все незримые автобаны (консьерж мог поклясться, что четко все расслышал — у него был профессиональный слух) в нашем распоряжении».

(Какие незримые автобаны? Это вообще что? Люди приличные и благоразумные не несут такой ерунды.)

И что-то еще. Вроде бы похожее на шутку. Или глупый ужастик, который пересказывают подростки. Плечи консьержа зябко передернуло. Что-то про... Консьерж ощутил в сердце тоскливый укол — что-то (Боже мой, ведь он расслышал это совершенно четко!)... про мать Тьму. Которая пропустит. Сегодня она их пропустит. И тогда все автобаны будут в их распоряжении.

Консьерж еще какое-то время смотрел им вслед. А потом сотворил нечто не менее странное и совсем уж немыслимое для себя: он похлопал глазами, чувствуя неприятный холодок в затылке, его губы прошептали старую присказку про приличных людей, не поминающих на ночь, а затем он быстро и с чувством перекрестился.

III.

Джонсон заехал к приятелю, занимавшему огромный пентхаус на Фрунзенской набережной. Приятель был известным телепродюсером, и мог себе позволить такое роскошное жилье, недавно выстроенное прямо на крыше сталинского дома. Джонсон отыскал множество причин в пользу уместности визита к гостеприимному хозяину, кроме одной, истинной: он просто не хочет прежде времени появляться на Крымском мосту. Он вообще не хотел там появляться. И боялся признаться в том, что дал втянуть себя во что-то нереальное, неподобающее, то ли сумасшествие, то ли глупость. Гребаную глупость!

Хотелось бы так думать. Так безопасней. Так легче задернуть шторку, как они играли в детстве с маленьким братишкой, прячась в двухместной польской палатке.

По большей части «шторку», конечно, задернуть удалось. Всем удается. А кому нет — те либо размалываются прошлым, как трухлявый гриб осыпаясь прахом воспоминаний, либо... либо уходят в моряки! Джонсон чуть не рассмеялся в голос. Пятачок из «Винни Пуха» тоже хотел сбежать в моряки! В моряки — в прямом или переносном смысле подальше от людей (недавно один чокнутый профессор срыл в джунгли, жить среди горилл), где их ждет то ли святость, то ли безумие. И у того, и у другого — прозрачный глаз отшельника. В конце концов, так тоже безопасней. Хотелось бы думать. Глядя на всех этих, в большинстве довольных, людей вокруг, людей умных, ироничных, талантливых и успешных, давно уже ставших его друзьями, его кругом, хотелось бы так думать.

Никто собственными руками не перешибает хребет своему комфорту. Прежде всего — своему гребаному психологическому комфорту. Во имя чего? Ведь столько воды утекло.

(какой дурак выдумал уподобить Время воде? Уильям Блейк?! У него время водой вытекает из вечности? Как-то в этом духе... Или это был Уильям Блейк Джармуша, провожаемый индейским вождем?)

(а не часто ли мы думаем в последнее время про индейских вождей?)

В гостиной приятеля-телепродюсера необходимость оказаться этой ночью на Крымском мосту выглядела нелепой выдумкой, чьей-то взбалмошной шуткой. Так во имя чего?

Проблема была. Она заключалась в том, что Джонсон знал, во имя чего. В этом было дело. И ни с кем из его круга он не мог делиться своим знанием.

(учитывая то, что предстоит сделать, к слову «круг» стоит относиться с известной осторожностью)