как там у вас дела? Конечно же, не скучаете… Студент поговорил еще какое-то время, затем протянул трубку Алке:
– Давай – твои. Это отец.
Студенту нравились отношения в их семье. Мама– булгаковская светлая королева. Отец, несмотря на внешнюю суровость, был всегда с Алкой очень ласков. Их связывала нежная и веселая дружба.
Алка взяла трубку:
– Папа?
Это был не папа. На какое-то мгновение Алке показалось, что на том конце провода кончился мир. Что с ней будут сейчас говорить из холодного могильного провала. Потом голос, незнакомый мужской голос, возможно, что и Дяди-Витин, – только казалось, что до него бесконечно далеко, что до него миллионы лет, что он принадлежит, а вернее, принадлежал кому-то, кого уже давно нет среди живых, – и вот этот голос, словно пришедший с обратной стороны вселенной, с темной изнанки времен, произнес:
– Что, догадалась, сучка?.. Лучше бы тебе этого не делать. Надо было оставить эту штуку там, где нашла, под столом. Никогда не бери чужого. Но теперь уже поздно. Сейчас за ней придут.
И в следующую секунду раздался звонок в дверь.
В это же время мать Дениса Люси вдруг поняла, как она назовет свою новую большую картину. Очень необычную, похожую на иллюстрацию к какой-то таинственной древней легенде. Чарующей и страшной одновременно… Ее идея родилась пару недель назад, и работа шла очень быстро, пока Люси вдруг не почувствовала, что движется в несколько необычном направлении.
«Безумие может освободить». Название странное, но, пожалуй, вполне подходит.
Люси вскрыла очередную бутылку пива и подумала, что обязана закончить эту работу как можно быстрее.
И в это же самое время Юлик Ашкенази находился на заднем сиденье своего лимузина-«стрейч» и двигался в сторону пожара. Несмотря на наличие в автомобиле телефона, на ремне Юлика, сбоку, все же был прикреплен пейджер. Он повсюду таскал его с собой. Сейчас это устройство завибрировало, давая понять, что для Юлика имеется некоторая информация. Юлик с ней ознакомился, и на секунду его губы растянулись в улыбке, и чем-то шальным и тревожным блеснули его глаза. И это хорошо. Очень хорошо, что в эту секунду водитель следил за дорогой, а больше никого и машине не было. Потому что Юлик взял себя в руки и темная молния ушла из его взгляда. И никто так и не узнал, что секунду назад Юлик Ашкенази сидел на заднем сиденье своего «линкольна», слушал все же прорвавшийся из глубин его мозга барабанный бой и улыбался и что это очень бы не понравилось его маме. Потому что секунду назад лицо президента огромной и весьма динамично развивающейся компании, большого умницы и отличного парня Юлика Ашкенази, исказила улыбка самого настоящего сумасшедшего. Он еще раз отодвинул полу своего пиджака и посмотрел на экранчик пейджера: «А бананы могут начать гнить».
Юлик спокойно откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Нет никаких барабанов, обычное переутомление.
– Шутники хреновы, – проговорил он вслух и рассмеялся. – Вы сначала догоните меня.
Двумя часами раньше Андрюха вывел погулять Короля – за последние сутки от Дяди Вити не было ни ответа, ни привета… Хоть бы позвонил. Что там с ним, со старым корешком, екын его в тудын?! Облапошили деда, гады. Да, погуляли… От души погуляли, чего говорить… Какие же все-таки бывают люди сволочи! Это ж три комнаты… У кого – у деда отобрали, у старика! Да… Времена наступили… Еще моя дура: спущу и тебя, и Дядю Витю с лестницы со зверюгой вашей подзаборной взашей! Ишь! Дура-баба-стервь… Екын, вот люди все-таки… Не, ну как?!
Все это Андрюха хотел выложить тете Мане, торгующей в палатке на Уголке пивом в розлив, и все это уместилось у него во фразе:
– Да, б…л…и…н, его, в натуре, падлы… пивка налей.
– Сколько тебе, Андрюша? – участливо спросила тетя Маня. Она была полная, добрая и своя.
– Да, бл… баночка ноль восемь, на триста рублей-то плесни, чего ж там… Сколько получится?
– Только банку верни.
– Так я вот!
Андрюха еще никому не разболтал про Дядю Витю, по крайней мере по трезвяни. Однако опохмеляющийся вокруг народ глядел на Андрюху понимающими глазами и сочувственно вздыхал. Подошел Колян, слесарь, с утра глаза залил.
– Андрюх, ты того… У братана, ну того, младшой ж у меня, свадьба вечером. Так зайдешь, там костей для Короля, ну чего останется, сам понимаешь, соберу.
– Да ну, бли…н, вот падлы!
– Да не говори. Совсем срам люди потеряли. Так зайдешь?
– Спасибо, блин…
Постепенно вокруг них образовался кружок. По мелочи, конечно, но кто как мог предлагал посильную помощь. Колян угостил Андрюху пивком, у Пал Палыча, боцмана, нашлась рыбка, вобла с икоркой.
Да и с утра оттепель. В общем, все нормально, только Дядю Витю жаль. И тут уж ничего не поделаешь, против этих… Вот только Жириновского выбрали, двенадцатого-то… Может, найдет на них управу, ну жулье… Кто?! Да ладно, такое ж трепло, как остальные! Брехун… А чего? Преступность, говорит, стрелять надо на месте. Нам вот эта нужна, диктатура… Без нее у народа всю кровь высосут. Как Пиночет… Да тебя ж первого и посадят за бухню. А меня чего – я человек честный. За бухню не садют… А вот этих, вишь, с Дядей Витей как, их пришерстить давно пора… Оружием, говорит, торговать будем. Нам все страны должны миллиарды, а мы по миру с котомкой ходим. Каждому – по 400 долларов… Ну, ты высчитал!.. В газете написано, сам читал. Говорят, твой Вольфович – еврей… Да ладно, он водку с горла пьет, сам видел. Он мужик-то хоть ученый, но понятный… свой… он еще покажет…
И тогда вдруг Король завыл. И у впечатлительного Андрюхи от этого воя мурашки побежали по телу. Потому что по другой стороне улицы, мимо своего дома, шел Дядя Витя. Он как раз покинул павильон суперкомпьютерных игр и направлялся сейчас в «Норе», чтобы устроить там пожар. Естественно, его никто не узнал, кроме Короля. Но несчастная собака безумно испугалась своего хозяина. Воспоминание о тепле и ласке гнало Короля к Дяде Вите, но его звериное чутье сказало: «Нет! Нельзя». Бедный пес сначала не находил себе места и дрожал всем телом, а потом завыл.
– Чего это он, ошалел? – спросил кто-то.
А Король продолжал выть. И столько в его вое было горести и тоски, столько невыразимой боли, словно Король был древним полком, потерявшим свою подругу, а теперь воющим на луну, окруженную серебряным ореолом и грозно вставшую над землей в ночном небе.
Король не умел говорить. Но его вечная звериная природа знала о многом, и сейчас она заставляла его выть.
Этот вой, оживший в небе над Великим Городом, плывущим сквозь зиму, сквозь предстоящую самую длинную ночь, по только ему одному ведомому потоку, услышал, а скорее почувствовал Егор. Мальчик, которому еще только предстояло стать большим, поднял голову и посмотрел на пушистое небо – Москву укрывал снег.
С его мамой, с его обожаемой мамой что-то случилось. Конечно, она жива, и это самое главное, но сейчас ее хотят отнять. Как уже отняли Дениса. Кто? Ну, это же прямо… Может, ты заболел? Может, тебе все это кажется и ты просто шандарахнулся?! Может, на самом деле ты сейчас лежишь дома и у тебя огромная температура?.. Приходи, мой любимый мальчик, и Денис тебя убьет… Малыш, все будет хорошо, и все пройдет… А может, и не пройдет, и тогда он тебя спалит, как этого дурака Логинова… Если бы хоть дома был отец, а он, несмотря на проведенную бессонную ночь, утром уехал. И его не будет целую неделю! И никто, никто не сможет помочь. Никто не сможет защитить его или хотя бы поддержать, вытащить из этого круга одиночества… и страха. Что ему сейчас делать, куда обратиться, к кому? Бежать, пока не вернулся отец? Или пока они (кто они?) его не поймают и не спалят, как курицу? Нет, все не так, дружок. Есть теперь кое-кто, еще больше нуждающийся в помощи и защите… И быть может, в твоей защите. Твоя мама и твой лучший друг. Люди, которые любят тебя больше всего на свете. Их отняли и хотят превратить в твоих злейших врагов. Какая утонченная пытка… Но, ребята, дудки, я не дам вам свести себя с ума! Да, Егор, ты еще только мальчик, обыкновенный мальчик, которому теперь придется стать большим. А помнишь, ты мечтал, чтоб это произошло поскорее? Как желал этого? Только ты хотел, чтоб все было красивенько, а не
