вам глазки. Кстати, папина библиотека действительно находится в дальней комнате. Во флигеле.
— Почему — папина? Никогда не знал, что твой отец — книгочей.
— Потому что другая — мамина. Но она в московской квартире.
— Надеюсь, мы не будем особо усердствовать, знакомясь с библиотекой нашего папа? — Санчес ухмыльнулся.
— Очень на это рассчитываю. Сколько можно бороться с собой? Хочешь, надену твое платье?
— Любое, которое можно побыстрее снять.
— Твое в этом смысле — чемпион.
— Я старался. Знаешь, больше всего ты мне нравишься без всяких платьев.
— Спасибо на добром слове. — Она рассмеялась, затем сразу стала серьезной. — А если неожиданно вернется папа? Вдруг он тебя узнает?
— Сомневаюсь, — ответил Санчес.
— Хотя да, перед выездом он обязательно звонит.
«Точно, — подумал Санчес, — звонит. И ему действительно придется вернуться. Только неожиданностью сегодня будет совсем другое».
Сегодня многое будет другим. Сегодня мы едем в логово. И теперь уже ход его — Санчеса. Все дело в том, что Санчес — ученик старого лиса, нашего замечательного папа. Причем, говорят, лучший ученик. И поэтому внутренне Санчес был готов ко многому. В том числе и к тому, что когда-нибудь его подставят.
Санчес выполнил всю самую ответственную грязную работу, он, в прямом смысле этого слова, заложил фундамент. Был и творцом, и прорабом, и разнорабочим. И вот в новое здание решили войти уже без него. Санчеса вздумали оставить за бортом. Его не просто подставили, его смертельно подставили. Что ж поделать. Мы играем. Иногда выпадает счастливое число, чаще — проигрыш. Поэтому внутренне Санчес был готов к подобному повороту событий. И в тот момент, когда все было хорошо, стояли солнечные деньки, вовсе не предвещающие никакой бури, Санчес позаботился об этом. Он всегда и обо всем заботился. И, закладывая фундамент, Санчес не забыл об одном маленьком кирпичике в основании здания, небольшой страховке для себя, если что-то пойдет не так. На то он и лучший ученик.
Маленький кирпичик, однако если его извлечь, то может статься, рухнет все здание.
И сейчас по электронным проводам побегут сообщения туда-сюда, ох и наделают они шума. Вот будет умора.
Маленький кирпичик, но если его извлечь — рухнет все здание. И погребет под обломками много чего. И — много кого. Поэтому, возможно, рушить все еще несколько преждевременно. Санчес никогда не станет действовать против собственных интересов, даже несмотря на то что его так крупно подставили.
Нехорошо, конечно, но обиды мы оставим маленьким девочкам. Рушить — рановато.
Но вот легонечко надавить на этот кирпичик — самое время.
Ох этот Санчес… С ним, конечно, не соскучишься. Да, впереди нас ждет много смеха.
Санчес начал свою игру, свой страховочный вариант. Он пока лишь совсем легонько надавил на тайный кирпичик в фундаменте, где сходилось множество силовых линий огромного здания. Пока совсем легонечко — основной праздник впереди. И никто не услышал, как все здание тревожно вздрогнуло и по нему прошел первый, пока еще совсем слабый, гул. Никто не услышал. Кроме Санчеса.
Что ж поделать, коли так вышло.
Теперь его ход. Маленький кирпичик…
Мы объявляем бал-маскарад, отправляясь в логово. Теперь его ход. И ничего не поделать: кому-то с этого бала-маскарада вернуться уже не удастся.
Кому-то придется остаться там. На празднике.
В темноте.
2. Маска
…Огромная рыба, похожая то ли на средневековую гравюру, то ли на галлюцинацию, плыла по океану, а может, по Космосу, а может, по изнанке чьего-то воспаленного сознания…
Полотно, конечно, было странным. Минимум, что можно было сказать об этой написанной маслом картине, что она была странной. Еще, наверное, можно было сказать, что за картину отвалили прилично денег. Ну и, разумеется, согласиться, что не каждый в обществе подобного произведения искусства сможет чувствовать себя комфортно.
Конечно, Вика была неординарным человеком. Более чем неординарным…
Но это… — уборщица не могла подобрать правильного определительного слова — полотно появилось в Викином кабинете недавно, после возвращения из клиники, после того, как с ней приключились все ее трагедии. Уборщица работала в «Континенте» уже пять лет и считала, что ей очень повезло в жизни. Вряд ли бы кто поверил, что за ее плечами имелось высшее образование, Институт культуры, библиотечное отделение, и даже оставшаяся в молодости неожиданная попытка защитить диссертацию по произведениям Борхеса. Ох эта молодость, звенящая, как весенняя капель, и такая же мимолетная… Но она ни о чем не жалела, хотя верхом ее карьеры стало руководство бригадой уборщиков: ее зарплата была ровно в двенадцать раз выше, чем у подруги, оставшейся на прежнем месте работы.
Возглавляя бригаду уборщиков в «Континенте», в месяц она получала годовую зарплату человека с высшим образованием. Ну как вам? Мир сошел с ума. Мир явно сошел с точек равновесия. Пришли новые, молодые и сильные, и вроде бы все у них пока получалось, но дай Бог, дай-то Бог, чтобы они знали, что делают. Потому что…
Уборщица теперь понимала в этой жизни все меньше и меньше. В принципе она всегда относилась к типу людей, которые не против, чтобы их направляли.
Фигурально выражаясь, она не считала унизительной складывающуюся связку понятий «Пастух — и его Стадо». А что здесь унизительного — все мы чье-то Стадо…
Иногда Пастух заботлив, иногда — беспощаден. Его милость и Его гнев. Но и Его обязанность: твердо знать путь. А это вот все больше вызывало сомнения. В последнее время уборщица часто прибегала к подобным сентенциям и обобщениям. И она знала, что, если приходило время для ее нехитрой философии, что-то в этой жизни менялось. Менялось, как правило, не в лучшую сторону.
Чтоб вам жить в эпоху перемен!
Насколько же мудрыми оказались древние китайцы, избравшие это выражение в качестве чуть ли не самого страшного ругательства. И насколько тяжелым оказалось испытывать действие этого ругательства на собственной шкуре.
«Континент» сейчас явно переживал время перемен. И чтобы это понять, вовсе не обязательно быть семи пядей во лбу. Уборщица являлась абсолютно нормальным и совсем не глупым человекам и, как все, была наслышана о грязи вокруг нового русского бизнеса, но «Континент»… Это странно и вполне вероятно, что, невзирая на предпенсионный возраст, уборщица все еще оставалась натурой романтической, но «Континент» почему-то всегда ассоциировался у нее с чем-то… светлым. Да-да-да, со Светом, как бы глупо это ни звучало. Рождественские каникулы и летние отпуска, подарки, праздничные премии, небольшие, но обязательно в конверте и с открыткой, адресованной лично тебе…
Доброжелательность, молодые веселые сотрудники, дух одной большой семьи, из которой вовсе не хочется возвращаться в свою однокомнатную незамужнюю квартиру… Только все это кончилось. «Континент» явно вступил в эпоху перемен.
Картина с рыбой появилась в Викином кабинете меньше двух месяцев назад, после той страшной аварии, после возвращения Вики из клиники и… Это тоже являлось частью перемен. Странным знаком каких-то, возможно еще скрытых, изменений. Уборщица, как и остальные сотрудники «Континента», была, конечно, в курсе приобретенных Викой в результате катастрофы болезненных недугов. Она все знала о серьезной амнезии, вызванной тяжелыми травмами головы, но также поговаривали, что все быстро восстановится. Врачи вроде бы сами рекомендовали Вике находиться на рабочем месте, в привычной среде. Только ничего не восстанавливалось. Вика все еще оставалась вице-президентом группы, но то, что теперь ее должность являлась чисто номинальной, было ясно даже уборщице. От всего этого становилось печально. Уборщица поняла, что ее чудесный роман с «Континентом» скорее всего заканчивается. Ей, разумеется, чисто по-человечески было жаль Вику, тем более что по «Континенту» поползли тревожные слухи о какой-то скорой пресс-конференции, где будут сделаны важные заявления, но чем уборщица сможет ей помочь? И потом, своя рубашка все же ближе к телу.
