ног до головы. Человек этот вошел в дом, и Фанфан, не колеблясь, пошел за ним. Возле лестницы, в темном месте, человек в черном обернулся — он был в маске.
— Тот, которого ты видел в последний раз в Бургели… — начал он.
— За ним гонятся все мои курицы, — сразу ответил Фанфан.
— Сведения тебе будут передаваться?
— Каждый час.
— Ты не будешь занят ничем другим?
— Конечно, нет.
— Ты помнишь последние приказания начальника?
— Да: умереть или успеть за двадцать четыре часа. Ну, будет то или другое — вот и все!
Человек в маске подал знак. Фанфан повернулся и вышел на улицу. «Завтра начальник скажет мне спасибо, или я умру, — подумал он, — во всяком случае, я отдам свой долг».
Он подбоченился и запел куплет новой песни Флавара. На углу улицы он вдруг остановился и, любезно поклонившись, сказал, подкручивая свои усы:
— Это вы, моя прелестная спутница?
Арманда низко присела.
— Конечно, я, — ответила она.
— Как вы поживаете с тех пор, как мы расстались?
— Хорошо, сержант, потому что я довольна: бедная Сабина перенесла дорогу лучше, чем я надеялась, и она теперь успокоилась.
— Вот вы и вышли прогуляться?
— Нет, я иду к Пейрони.
— А, к этому доктору-хирургу, который отрежет вам руку или ногу, как…
— Да здравствует король! — закричала толпа.
Этот крик, раздавшийся так дружно и так громко, заставил Фанфана и Арманду посторониться. Все солдаты, офицеры, унтер-офицеры выстроились в два ряда по сторонам улицы. Показался Людовик XV — верхом, в сопровождении многочисленной блестящей свиты. По левую руку от него ехал герцог Ришелье. Король продвигался шагом и отвечал на крики любезным наклоном головы. Он возвращался с батареи, которую осматривал в Перонской долине. У моста, перед домом маршала, король остановился, сошел с лошади, и назначил Ришелье, принца де Конти, д’Аржансона, Креки, де Ноайля, де Бриссака и еще нескольких придворных провожать его. По приказу короля маршал лежал в постели целый день, причем король даже приказал: «Если я приеду навестить вас, вы не должны вставать». Король, улыбаясь, вошел в спальню. Маршал приподнялся на постели.
— Вы чувствуете себя лучше? — спросил Людовик XV.
— Да, государь, потому что вижу вас, — ответил маршал.
— Завтра вы сможете сесть на лошадь?
— Наверно. Я прочел нравоучение лихорадке, к которой проявил некоторое снисхождение сегодня.
— А-а! — произнес король, садясь у изголовья больного. — И что же вы сказали лихорадке?
— Я ей сказал: «Сегодня еще пусть будет так, госпожа лихорадка, но завтра мне некогда будет вас слушать… Если только вам не поможет пуля, клянусь, вы не совладаете со мной!»
— Браво, маршал!
— Что бы ни случилось, государь, завтра я исполню свой долг.
— Я не сомневаюсь в этом, маршал. Завтра должен быть великий день, господа! — продолжал Людовик XV, обращаясь к окружающим. — Дофин говорил, что в первый раз после сражения в Пуатье король французский будет сражаться рядом со своим сыном. Дофин прав, но я прибавлю, что после сражения при Тайльбурге, выигранного св. Людовиком, не было серьезных побед над англичанами. Итак, завтра нам надо будет отличиться!
— Так и будет! — заверил маршал.
— Да-да! — закричали все с энтузиазмом. — Да здравствует король!
— Да здравствует король! — повторили на улице.
— Маршал, — продолжал Людовик XV, — мы вас оставим, чтобы не нарушать вашего покоя до завтра.
Он дружески пожал руку маршала. Мориц хотел наклониться и поцеловать руку короля, но Людовик XV удержал его.
— Завтра мы обнимемся, — сказал он.
XXII. ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
С тех пор, как Турншер, богатый буржуа, взял под свое покровительство Флавара, поэта-музыканта, участь пирожника, ставшего директором театра, заметно улучшилась. Весь двор, и, следовательно, весь город были без ума от «Комической оперы». За несколько месяцев театр достиг такого успеха, что актеры театров французской и итальянской комедии объединились в борьбе против общего врага и просили закрыть новый театр. Тогда Фла-вару пришла в голову мысль: дать представление в военном лагере, так как мадемуазель Дюронсре — знаменитая певица, на которой он собирался жениться в июле, — имела восторженного поклонника в лице маршала Морица. Он написал герцогу де Ришелье, который занимался уже почти официально управлением парижских театров. Ришелье с удовольствием ухватился за эту идею и велел предоставить директору «Комической оперы» необходимое для переезда количество повозок. Потом, ничего не говоря королю, чтобы сделать ему приятный сюрприз, Ришелье велел устроить в доме, занимаемом им в Колоне, что-то вроде театра, которым даже и теперь гордились бы многие провинциальные города. Десятого мая все было готово, и король сидел в ложе, или лучше сказать, в зеленой гостиной, потому что она была украшена листьями и цветами. Весь зал, очень хорошо освещенный, был убран букетами и гирляндами. Партер занимали офицеры в парадных мундирах, а на почетных местах сидели маршалы и генералы. Щеголихи, которых пригласили из Лилля и Сизуана, и самые красивые и самые богатые из жен армейских поставщиков красовались на местах, искусно расположенных так, чтобы Людовик XV мог их хорошо видеть.
— Очаровательно! — говорил король, лицо которого сияло радостью.
Никогда Людовик XV не выглядел таким веселым, как накануне битвы при Фонтенуа.
— Скажите, что можно аплодировать, — обратился король к герцогу де Ришелье.
Это известие, пробежавшее по рядам, подействовало, как электрическая искра. Именно в этот момент поднялся занавес, и под восторженные замечания появилась Дюронсре, которую обожали. Играли пьесу «Деревенский петух».
— Кстати, о петухе, — заметил король, улыбаясь, — я часто думаю о том странном петушке, который явился ко мне в Шуази.
При этих словах Людовик XV оглядывал зал. Вдруг он наклонился и сказал шепотом:
— Как! Маркиза де Помпадур здесь?
— Да, государь. Она не смогла вынести разлуки и уехала из Парижа инкогнито.
— Когда она приехала?
— Сегодня утром, государь.
— Где остановилась?
— В этом доме — я ей уступил его.
— Ришелье, Ришелье! Какой вы искусник!
— Вы очень милостивы ко мне, ваше величество: чего для вас не сделаешь!
— Пойдите к ней и скажите от меня, чтобы она
Ришелье вышел из ложи, но не успел сделать и нескольких шагов, как очутился вдруг лицом к лицу с
