— За двести, кажется.
— Не больше?
— Нет, государь.
— Поторопился же он! Сколько лет вашему путешественнику?
— Кажется, семьсот или восемьсот.
— Великолепно! Возраст прекрасный! Что же он делает?
— Золото.
— Он делает золото?!
— Да, государь.
Король вдруг весело расхохотался.
— Благодарю, д’Аржансон, — сказал он. — Весьма благодарен! Вы насмешили меня. Вся эта скверная история порядком меня расстроила, а вы ее закончили самым очаровательным, самым неожиданным образом. Я жалею только, что де Мирпоа уехал: если бы он вас послушал, то, может быть, не хмурился бы больше.
— Я очень рад, государь, что эта история вам нравится, но я был бы рад еще больше, если бы ваше величество позволили мне представить вам героя.
— Героя истории, графа де Сен-Жермена, которому семьсот или восемьсот лет?
— Да, государь.
— Если вы мне его представите, сделает ли он мне золото?
— Он обязался.
— Но в таком случае его надо представить не мне, а генеральному контролеру. Сведите их, любезный д’Аржансон, вы мне окажете услугу. Когда у Орри кассы будут полны золота, он позволит мне делать все, что я хочу, без возражений, в сравнении с которыми возражения парламента можно назвать лестными комплиментами.
— Государь, я представлю Сен-Жермена Орри, если вы желаете, но позвольте мне сначала представить его вам.
— Он при мне будет делать золото?
— Да.
— Если так, я согласен.
Король встал.
— Небо чистое, солнце великолепно, — сказал он, — и я прощаюсь с делами.
Министр и начальник полиции низко поклонились и вышли. Вошел камердинер.
— Бине, — сказал король, — даже если приедут все французские министры, сегодня я тебе запрещаю пускать их ко мне. Я здесь занимаюсь не политикой, а удовольствиями. Отвори это окно Бине, пусть комната проветрится.
Бине отворил окно. Людовик XV подошел и с любовью окинул взглядом красивый пейзаж, расстилавшийся у его ног. Напротив замка была большая, широкая аллея, которую летом затеняли густые листья лип, но в это время года (в феврале) лучи солнца во всей его возрождающейся силе падали на нее без преград.
Людовик XV стоял неподвижно, опираясь обоими локтями о каменный балкон, и с наслаждением вдыхал чистый воздух ранней весны.
Вдруг на большой аллее показалась тень, и следом появилась амазонка. Она грациозно скакала на прекрасной лошади, которая как будто летела, не касаясь земли. Идеальный костюм амазонки напоминал что-то мифологическое. На плече у нее был маленький колчан, в левой руке — лук, а на голове — бриллиантовый полумесяц. Лошадь ее была покрыта шкурой пантеры. Амазонка во всем походила на Диану, богиню охоты. Быстрее пера, уносимого ветром, промчалась она галопом по аллее к вдруг, повернув налево, подскакала прямо к окну. Это окно отделялось от земли только крыльцом.
Король вскрикнул от восторга. Амазонка прогарцевала перед ним, быстро вынула из колчана стрелу, положила ее на тетиву и пустила… Стрела — крошечная, очаровательная, безвредная — попала королю прямо в сердце… Амазонка исчезла… Людовик XV стоял неподвижно, словно стрела убила его наповал.
— Опять она! — проговорил он, когда исчезли последние завихрения пыли, поднятой быстрым галопом лошади. — Опять она!..
Стрела лежала на балконе; король поднял ее и рассмотрел. Это было в своем роде чудо: стрела была из коралла, белые перья крепились изумрудными гвоздиками, а вместо наконечника было бриллиантовое сердце. Это-то сердце и ударило в сердце короля. Людовик XV обернулся со стрелой в руке, и увидел Бине, который держал петуха.
— Это день сюрпризов, — заметил король. — Ну, что сказал ювелир?
— Бемер предлагает за петуха девятьсот тысяч франков наличными, государь.
— Ну, — сказал Людовик XV, улыбаясь, — если у Рыцаря Курятника целая коллекция подобных подданных, то о нем нечего жалеть.
Король еще не закончил, как за окном раздалось громкое «кукареку».
— А! — сказал король. — Это уже слишком! Я узнаю, что это такое.
XX. ЖИЛЬБЕР И РОЛАН
В нескольких шагах от парикмахерской Даже, королевского парикмахера, находилась лавка Рунара, чулочника, мужа Урсулы, приятельницы мадам Жереми и мадам Жонсьер.
В тот день, когда у короля в Шуази было такое бурное утро, перед лавкой Рупара собралась толпа. Урсула стояла на верхней ступени, засунув обе руки в карманы передника, возвышаясь над собранием, как хозяйка дома, умеющая заставить себя уважать, за нею слева стояла мадам Жереми. Перед Урсулой на нижней ступени, прислонившись к стене, стоял Рупар, еще толще и румянее обыкновенного, слушая и говоря с видом человека, знающего себе цену. Число собравшихся увеличивалось с каждой минутой. Разговор велся с необыкновенным жаром, соседи и соседки размахивали руками, вопросы и ответы сыпались так быстро, что в конце концов должна была выйти какая-нибудь путаница.
— Так это правда, — говорила только что подошедшая мадам Жонсьер.
— Абсолютная правда, — отвечали ей.
— Он пойман?
— Да.
— Но как же это произошло?
— Его арестовали…
— Нет, он сам сдался.
— Полноте, соседи! Вы всегда говорите глупости! Его выдали.
— Кто?
— Разбойники, его друзья, сообщники.
— Но где же он?
— В Бастилии.
— Нет, он в особняке полиции, и его стережет вся объездная команда.
— Наконец-то Рыцарь Курятника пойман! — сказал Рупар.
— Пойман, пойман! — повторили хором присутствующие.
— Стало быть, теперь можно ходить по вечерам без всякого страха, — сказал толстый чулочник.
Жена сокрушила его взглядом.
— Прошу вас не позорить меня, — возгласила она.
— Но, мадам Рупар… — пролепетал чулочник.
— А-а! Вы видите в аресте Рыцаря только возможность шататься по ночам!
— Я… Я…
— Вы говорите, что собираетесь гулять по вечерам…
— Милая моя…
