освоения и пр.
Станция, построенная Винтером, сугубым практиком, любящим новаторство и смелым человеком, где он будет сам себе голова, может сыграть колоссальную роль для сближения теории и практики, поэтому я советовал [ему] написать об этом Вам как об исключительно важном вопросе. Но тут, видно, в нем заговорило ущемленное самолюбие. Я ему говорил, что обижаться можно на жену, любовницу, но на государственных людей это нелепо. Ведь основной мотив наших поступков — это двигать страну вперед. Ничто не идет гладко само по себе и не пойдет, если мы все беспрестанно не будем за это бороться. Если другой раз тебе попадет по носу даже зря, то черт с этим. Навряд ли я его в чем-либо убедил, и ушел он сердитым.
Поэтому я решил написать обо всем Вам, чтобы обратить внимание на эту важную для страны возможность, даже если она меня непосредственно и не касается. Конечно, об этом письме ему ничего не известно
67) С. А. ЛОЗОВСКОМУ 31 декабря 1940, Москва
В подтверждение нашего телефонного разговора сообщаю, что мы будем исключительно рады реализовать имеющуюся у нас возможность предоставить профессору Ланжевену соответствующее его положению место для научной работы в нашем институте, а также обеспечить его надлежащими жилищными условиями (у нас есть хорошо обставленная маленькая квартирка для работников, приезжающих с периферии и работающих при нашем институте). Все эти вопросы согласованы мною с Вице-Президентом Академии наук СССР акад. О. Ю. Шмидтом. И я беру на себя, конечно, всю заботу о Ланжевене не только как о нашем госте, но и как о моем личном друге.
Я надеюсь, что Вы обсудите возможность приезда сюда Ланжевена с женой и, может быть, даже с дочерью или сыном. Дети его уже совсем взрослые люди — все они привлекают к себе симпатии тех, кто их знает. <,,,>,
P. S. Опыт руководства нашим институтом цеха на заводе протекает неплохо, есть полные основания надеяться, что наконец наши установки войдут в жизнь[108].
У меня есть уверенность, что не только я, но и целый ряд ученых, знающих Ланжевена, будет очень рад его приезду в Советский Союз, и нет никакого сомнения, что пребывание такого крупного ученого среди наших физиков благотворно отразится на развитии нашей науки.
68) О. Ю. ШМИДТУ 6 мая 1941, Москва
Посылаю копии собственноручных писем Ланжевена, которые были мне пересланы, три — через Нарком-индел и одно — наиболее позднее, от 13 февраля, привез ассистент проф. Ланжевена Гуревич. Последний мне много рассказал о Лапжевене, и мое впечатление, что нет никакого сомнения в том, что Ланжевен рад был бы приехать в Советский Союз, если бы его пустили.
Очень хотелось бы, чтобы мы сделали все от нас зависящее, чтобы помочь этому замечательному человеку.[109]
С приветом!
69) О. А. СТЕЦКОЙ 4 сентября 1941, Москва
Прошу передать привет всем сотрудникам и объяснить им общую ситуацию[110] Укажите, что я упорно работаю над тем, чтобы использовать все силы на специальные нужды страны, и как только для этого возможность представится, это будет сделано.
Все предложения, касающиеся оборонной тематики, и новые предложения описывать и посылать спецпочтой секретарю физической комиссии Уполномоченного комитета по обороне тов. Кафтанова — Н. И. Москвину по адресу: Москва, Рождественка, 11. После рассмотрения комиссией вопрос будет разрабатываться либо в Казани, либо в Москве, и во всех случаях приемка и испытания будут производиться в Москве с вызовом для этой цели сотрудников.
Начать постройку машин жидкого воздуха с тем, чтобы в случае надобности рядом можно было расположить машину для жидкого кислорода. <...>
В случае развития работы в Москве посылать сотрудников по спискам, указанным в телеграммах, с необходимым оборудованием. Семьи всех сотрудников безусловно остаются в Казани. <...>
70) М. К. СУКОВУ 30 апреля 1942, Казань
Я очень жалею, что наша с Вами совместная работа по новым установкам началась с неприятностей для Вас.
Смею Вас уверить, что я совершенно к этому не причастен. Дело обстояло таким образом, что, не имея конструкторов, протелеграфировав Вам, Кафтанову, Первухину, Казакову и теряя возможность выполнить к сроку постановление ГКО, я был принужден обратиться к Председателю ГКО. Результатом этого обращения и явились такие решительные мероприятия.
На данной стадии, как Вы понимаете, я не могу опять обращаться в ту же инстанцию с просьбой снять с Вас выговор. Но я обещаю Вам, что, если мы действительно пустим установку к сентябрю и все будет выполнено к сроку, я сам возбужу ходатайство не только о снятии наложенного на Вас взыскания.
Обращаю Ваше внимание на то, что мы до сих пор не получили данных о компрессоре. Вы ничего не отвечаете насчет всех мероприятий, которые Вы думаете предпринять по изготовлению установки. Нужен Ваш приезд или разговор с Вами по телефону (мои телефоны — Казань, Университет, доб. 42 — институт или 44 — квартира). Я думаю, что Вы должны принять самые решительные меры для возвращения в Автогенный трест всех работников турбодетандерного цеха, что, несомненно, будет легко сделать через Уполномоченного Комитета Обороны или тов. Первухина. До сих пор я не вижу, чтобы Вы предпринимали энергичные меры в этом направлении.
Пожалуйста, ответьте на следующий вопрос: где Вы думаете строить установки? Если на Автогенном заводе,— думаете ли Вы, что тов. Филатов достаточно дружелюбно относится к нашему ТДУЦ[111] для развития этих работ там?
Нам приходится сейчас очень трудно — не хватает 3 конструкторов. Но я думаю, что мы успеем сделать наш рабочий проект к сроку.
