тянущимися многочасовыми допросами.
Однако сейчас «подвал номер семнадцать» подходил как нельзя лучше. В самом деле, не в кабинете же Дронина общаться с малолетними уродами — там слишком светло и интеллигентно, там компьютер, книжные полки, репродукция Шишкина на стене. Не впечатлит.
Тряпки и ведра быстренько перекидали в соседнее помещение, маленькую каморку, примыкающую к подвалу и соединяющуюся с ним железной дверью. Со склада притащили списанный стол и у стены поставили табуретки. Розетка в подвале, к счастью, имелась, так что мощная стопятидесятисвечовая настольная лампа вполне могла выполнять свои не столько осветительные, сколько психологические функции.
— Ну вот, Виктор Михайлович, — нервно усмехнулся Дронин, — все как в лучших фильмах про гестапо. Разве что дыбы не хватает.
Петрушко не ответил — притулившись с краю стола, он задумчиво разглядывал свои ногти. Предстоящее почему-то не вдохновляло.
Послышался стук в дверь. — Ага, — оживился майор, — доставили.
В дверном проеме показался рослый сержант.
— Вводить?
— Да, конечно, — кивнул Дронин.
Сержант втолкнул внутрь двоих мальчишек и щелкнул дверным запором.
На несколько минут в подвале воцарилось молчание. Майор с полковником пристально разглядывали задержанных. Пацаны как пацаны — в модных куртках и кроссовках, коротко, «чисто конкретно» пострижены, видно, что трусят, но и показать этого не хотят, друг перед дружкой хорохорятся. — Так, — задумчиво протянул наконец Дронин, — а где же третий?
Он вынул плоскую трубку мобильника, пощелкал кнопками:
— Сергачев, что за дела? Почему доставили только двоих? Что? Как это не нашли? Вот что, Сергачев, выкручиваться перед женой будешь, а мне втирать нечего. Немедленно разобраться, доставить и доложить! Приказ ясен, младший лейтенант? Исполнять!
Он сунул трубку куда-то под китель и еще раз оглядел мальчишек.
— Ну что, молодые люди, назовите-ка ваши имена. — Он придвинул к себе бланк протокола и принялся задумчиво что-то там чиркать. Оформлять протокол он, понятное дело, не собирался, если надо, этим потом займутся районные инспектора ИДН. Но шелест казенных бумаг всегда правильно действует на тех, кто томится по ту сторону стола.
— Илья Комаров!
— Александр Баруздин!
Майор хмыкнул.
— Баруздин у нас на учете значится, у Комарова привод… Молодцы… Ну что, где же ваш третий товарищ, Дмитрий Самойлов?
Мальчишки переглянулись.
— Мы не знаем… — неуверенно протянул один из них, Комаров. — Мы его два дня уже не видели. Думали, он с матерью на дачу поехал.
— Ой как нехорошо, — прищурился майор. — Только открыл рот — и сразу вранье. Нет у Самойловых дачи. Так что, Комаров, теперь веры тебе поубавилось. Теперь тебе придется очень постараться, чтобы я хоть одному твоему слову поверил. А ты что скажешь, Баруздин?
Санька молча пожал плечами.
— Не слышу ответа, — змеино-тихим голосом констатировал майор. — И это плохо. Ты знаешь, Баруздин, что бывает за отказ сотрудничать со следствием? Ну ничего, скоро узнаешь, у нас такие вещи быстро и доходчиво объясняют. Ладно, к теме Самойлова мы еще вернемся. Итак, юноши, вы догадываетесь, почему оказались здесь, в Управлении уголовного розыска ГУВД Москвы?
Ответом ему было лишь шмыганье носов.
— Ладно, тогда я обрисую вам ситуацию, а также ваши перспективы. Вы, молодые люди, обвиняетесь в совершении развратных действий сексуального характера относительно малолетнего ребенка, повлекших за собой тяжкое телесное повреждение. Согласно сто тридцать второй статье УК, это означает для вас лишение свободы сроком до шести лет. Учитывая групповой характер вашего преступления и состояние здоровья вашей жертвы, можно применить и пункт третий этой статьи, то есть от восьми до пятнадцати. Вам обоим уже исполнилось четырнадцать, вы достигли возраста неполной гражданской и уголовной ответственности. Это значит, что пойдете не в спецшколу, а в колонию строгого режима. Учитывая возраст, суд, я полагаю, даст вам лет по пять. На волю уже совершеннолетними выйдете. Если, конечно, выйдете. А то всякое случается, особенно с теми, кто по таким нехорошим статьям идет. Ну а что на зоне опустят, можете и не сомневаться. Впрочем, это вам еще раньше предстоит, и очень скоро — в СИЗО. Ну как, уяснили перспективы?
Петрушко мрачно наблюдал, как бледнеют физиономии парней, как дергаются их плечи, наливаются еще совсем детскими слезами испуганные глаза. Вот уже шмыганье носами преобразуется во всхлипы, а затем и в рыдания. Наверняка эти мальчишки еще вчера рассмеялись бы, скажи им кто-нибудь, будто они, крутые в натуре пацаны, скоро будут реветь как отшлепанные дошколята. Да, сейчас юнцы получили полезный урок — как плохо они себя знают. Впрочем, мысленно усмехнулся Петрушко, он мог бы сказать то же и о себе самом. Ведь еще позавчера он весь кипел от ярости и готов был придушить обоих гаденышей, если не чего похуже с ними сотворить, но сейчас ненависть вся выкипела, оставив место лишь брезгливой жалости. Нет, разумеется, свое наказание паршивцы получат сполна, в этом была целесообразность, но не более. Какой-то высшей правды здесь не ощущалось. Хотя, она вообще редкая гостья, эта высшая правда. Почти как высшая мера…
— Да мы… — захлебывались соплями пацаны, — да мы же с ним ничего… мы же ни пальцем… мы же только собирались…
— Это все Митька придумал, — с яростной надеждой выкрикнул Баруздин, — он сказал: «Давайте разложим этого шибзика, и…» А мы его отговорили, мы только собирались по шее этому мелкому дать, чтоб не борзел… да и то не успели, когда этот, в плаще…
— Значит, валим все на Самойлова? — прищурился майор. — А ведь примерно через час его сюда доставят, и тогда наверняка выяснится много интересного. Ты не забыл, Баруздин, что у нас имеются и показания пострадавшего? И он очень хорошо помнит, кто именно собирался поступить с ним «по понятиям». Ты ведь большой знаток «понятий», Баруздин? Крутой весь, как вареное яйцо, да? Что, нет? Ну не расстраивайся, в СИЗО мы тебя в сто седьмую поместим, там у нас сейчас парится такой вот вор в законе Полуэкт, он тебя быстренько всем понятиям обучит. Он у нас, Полуэкт, мужчина строгих понятий, нетрадиционно ориентированных мальчиков он перевоспитывает дешево и сердито.
На Саньку было жалко смотреть. Весь он сделался плоским и черно-белым, как изображение в старом телевизоре. Чувствовалось, что в мужчину строгих понятий он поверил сразу и безоговорочно, и перспектива подвергнуться перевоспитанию пугала его даже сильнее грядущих лет колонии.
— Осознал? — участливо поинтересовался майор. — Значит, сейчас ты расскажешь правду и только правду. Причем во всех ее неприглядных подробностях. Иначе… все равно расскажешь, только не нам с товарищем полковником, — кивнул он на Петрушко, — а Полуэкту. Тебя, кстати, тоже касается, — обернулся он к Илюхе, — ты сейчас будешь слушать внимательно, а потом дополнишь недостающее. А если чего забудешь, Баруздин тебе напомнит. Правда, Баруздин? Ну давай, говори, пленка крутится.
— Так-так, — чиркнул в блокноте Дронин. — Значит, незнакомый мужчина, среднего роста, худощавого телосложения, лысый, морщинистый лоб, в сероватой плаще типа «болонья», усы и борода отсутствуют. Ох, негусто. Так негусто, что даже плохо верится. Ни с того ни с сего появляется некий гражданин, и вы не слышали его шагов, и вышел он не со стороны дорожки, а из леса. Разве так бывает, ребятки? И что же вы, стояли как бараны?
— Ага, — хныча, подтвердил Илюха. — мы хотели драпануть, а у нас будто ноги к земле приклеились. И страшно так стало, ну как в ужастиках.
— Не, — уточнил Санька. — Как если что-то такое жуткое снится. Только нам не снилось, это на самом деле было.
— Ну, допустим, — кивнул майор. — Дяденьки бывают разные, белые, синие, красные… И что у нас
