варварам…
– Это как? – не понял я.
– Ну как-как… Со степными у нас война все время, но и торговля тоже. Скуют оторв цепью, ладьей по реке по нашей, по Кучме, потом каналом до Итиля, а там уже или в Каму, или в Астрахань. И продадут на торгу в рабство навечно. Так вот кривую линию им и подправят. Видишь, всем хорошо. И казне прибыток, и варварам доход, и оторвам в будущей жизни полегче станет… Но только тут вряд ли… Слишком легкое наказание выходит. В степь продают, если разбоя с насилием не было. А тут, видишь, пострадали мы, – он указал на свой нос. – Чуть ведь не убили нас. Так что, может, с ними как с убийцами поступят. В крысиный поруб посадят.
– Это что, – вздрогнул я, – казнь такая?
– Ну, зачем сразу казнь? – пожал плечами Алешка. – Кто захочет, тот выживет. Там же вода есть, а еда – бегает да пищит. Лови да жри… Если нескольких сразу сажают, то еще ничего. По очереди спать можно. Вот когда одного – это верная смерть. Загрызут крысы… Им ведь там тоже кормиться больше нечем. Так что кто кого… У нас ведь не как в древности: всякие там костры, колья, плахи… Закон в княжестве мягкий. Всякому душегубу дается возможность выжить. Вдруг его линия так изогнется в счет прежнешаровых страданий? Бывает, что в крысином порубе люди по много лет живут. Конечно, невесело там, так ведь сами же линию себе покривили…
Я судорожно сглотнул. Что ж, значит, здешний гуманизм все-таки не беспределен. И по мне, так уж в сто раз лучше, если оттяпают голову на плахе, чем вот так, годами в темноте с крысами охотиться друг на друга.
Потом Алешка ушел, а я провалился в сон. Что-то неприятное там творилось, какие-то пряди седой паутины, еловый лес, выросший в темном подвале прямо из каменного пола… и боярин Волков в алом кафтане, при сабле и серебряной цепи, внимательно смотрит на меня… только вот голова у него крысиная, и не мигают черные глаза-бусинки, скалятся ослепительно-белые резцы, а усы едва заметно вибрируют… словно антенны, передающие куда-то секретную информацию.
Я рывком приподнялся, стряхнул липкие обрывки сна. И увидел сидящего в кресле боярина. Без сабли, без красного кафтана, в одной рубахе. Голова обычная человеческая, мешки под глазами, лоб в морщинах. Но почему-то он вновь напомнил мне дворового кота – с порванным в драке ухом, но вполне готового к будущим схваткам.
– Ну что, пришел немного в себя? Давай тогда поговорим… о делах наших скорбных… Значит, никак не обращались к нему? Что ж, умно… А кроме Гонши и Белого, больше не звучало имен? Не торопись, подумай.
– Чего тут думать, – хмыкнул я. – Точно не звучало.
– Ну, тогда картинки погляди, может, узнаешь кого… – Боярин непонятно откуда вытащил амбарного вида книгу, протянул мне. – Осторожнее, тяжелая… На колени клади. Вот…
Книжища и впрямь была убийственного веса. Пожалуй, помощнее вон той висящей на стенке булавы. Немудрено – формат близок к A3, бумагу правильнее назвать картоном…
Я начал перелистывать страницы. На каждой – умело нарисованный портрет. Техника, насколько могу судить, разная, но все лица – как живые. И это не типографская печать, рисунки или мягким карандашом выполнены, или тушью. Никакого текста – лишь номера внизу каждой страницы. И цифры хитрые какие-то, вроде и узнаваемы – но начертание более чем странное.
– Знаешь, что это такое? – прокомментировал Александр Филиппович. – Это одна из тайных книг Уголовного Приказа. Тут собраны портреты тех душегубов, с которыми мы имели дело за последние десять лет. Не по всей стране, конечно, но Кучеполь, Тверь, Малушин… словом, центральная часть княжества. Более старые книги я поднимать не стал, раз уж ты говоришь, те молодые были…
О как! У меня в руках – местная ментовская база данных! Как трогательно!
– Это что же, – протянул я, – все преступники за десять лет? По нескольким городам? И все в одном альбомчике? Весело тут у вас…
– А как было бы в том шаре, чьей памятью ты живешь? – полюбопытствовал боярин.
– Ну… Там, конечно, была бы не книжечка, а… – я замялся, не зная, как в двух словах рассказать о компьютерных базах… – Короче, в другом виде. И было бы их… ну, несколько десятков тысяч. Или даже сотен… Если каждого гопника пофиксить…
– Да уж, – прищурился Александр Филиппович, – жутковатый шар. Впрочем, и неудивительно. Живут люди как дикари, Учения не знают, линии свои не берегут… Страшно подумать, что так было бы и у нас, кабы не Аринака…
– Да кто он такой, этот ваш Аринака? – не выдержал я. – И что вы все про линии? Кто-нибудь когда- нибудь мне это объяснит наконец?
– Можно и объяснить, – боярин сделал вид, что не заметил моей вспышки. – Но сперва давай все-таки погляди, полистай. Как говорится, сначала практика, потом теория.
– Кем говорится?
– Учеными, – невозмутимо ответил боярин. – Да ты гляди и не торопись.
Я внимательно вглядывался в лица. Было их всего, как я насчитал, двести тридцать восемь портретов. Все больше молодые мужики, но попадались личности заметно постарше, было несколько подростков немногим старше Алешки, и даже встречались представительницы слабого пола. Некоторые выглядели очень даже ничего. Пририсовать бы к этим головкам все остальное…
– Увы, – я долистал до конца. – Никого не узнаю из тех…
– Слушай, – боярина, похоже, осенила идея, – а ты не заметил, речь их… Какие-то особые словечки были, непонятные? Или ругань черная…
Знать бы, что тут считается черной… Ну, понятное дело, интересуется, по фене они перетирали или как…
– Да они вообще почти не говорили между собой. Буквально две-три фразы. И язык вроде обычный.
