его перспективы?
— Ну, что вам сказать, — задумчиво протянул я, снимая чайник с огня. — Будет, разумеется следствие. Мальчик не достиг ещё возраста полной уголовной ответственности, значит, скорее всего, будет отправлен в спецмонастырь. Видимо, до совершеннолетия. Потом вернётся домой. Конечно, останутся некоторые ограничения на учёбу, на работу. Но всё это вполне терпимо.
— Спецмонастырь? — выделяя голосом слово «спец», переспросил отец Николай. — Я, кажется, что- то такое слыхал, но всё же сейчас как-то не могу взять в толк. Не могли бы вы объяснить, в чём суть сего заведения? Похоже, с настоящим монастырём оно имеет весьма мало общего.
— Мне, батюшка, тоже до сех пор не приходилось сталкиваться с ними, — осторожно начал я, — но судя по всему, это нечто вроде интерната с довольно строгим режимом. Для малолетних оккультистов, членов еретических сект.
— Колония? — понимающе кивнул отец Николай.
— Ну, можно сказать и так. Разумеется, без тех мерзостей, что были при плутократах и красных. Окормление воспитанников осуществляют опытные священнослужители. Вся деятельность спецмонастыря находится под архиерейским контролем.
— Алексей Юрьевич, — неожиданно прервал меня отец Николай, — вы не замечаете, что сама ваша лексика сделалась вдруг сугубо официальной? И знаете, почему?
— Самому интересно, — удивлённо ответил я.
— А потому, видимо, что практически ничего о спецмонастырях вы, Алексей Юрьевич, не знаете. И, пытаясь убедить меня в доброкачественности сих заведений, повторяете чужие слова. Предназначенные, кстати, именно для успокоения масс. А вот мне представляется, что колония всегда колонией остаётся, как её ни величай. И нравы там практически не меняются. Духовное окормление — всё это, конечно, замечательно, однако в тамошних условиях его явно недостаточно. Да и к тому же, — он испытующе взглянул на меня, — известно ли вам, Алексей Юрьевич, что персонал в этих монастырях состоит отнюдь не из монахов?
— Известно, батюшка, — усмехнулся я. — Всякой работой должны заниматься специалисты, а монашеское делание, как я полагаю, заключается в другом. Спасать свои души, молиться за весь мир — это одно, а заниматься несовершеннолетними преступниками — совершенно другое. Неудивительно, что высочайшим повелением спецмонастыри отданы в ведение УЗВ.
— И вы полагаете, что пребывание там будет для Миши наилучшим выходом?
— Полагаю, да. А вы могли бы предложить что-то иное, батюшка?
— В принципе, — задумчиво протянул отец Николай, — приходской совет мог бы взять мальчика на поруки. В конце концов, настоящего оккультизма, с призыванием нечистого, с ритуалами — такого, насколько я понимаю, не было.
— К сожалению, батюшка, настоящий оккультизм начинается именно с этого. Мишей бы скоро заинтересовались… большие люди. А противостоять их методам нелегко и взрослому, опытному человеку. Так что мы выбрали меньшее из двух зол.
— Вот как? — прищурился отец Николай. — Не кажется ли вам, что когда мы это самое делаем — из двух зол выбираем, то и добра больше не становится? И уж во всяком случае, когда касаемся дела духовного — а мы с вами именно о таком деле говорим, нельзя в эту ловушку попасть. Если это зло — так зачем к нему примеряться? Ну выбрали вы это меньшее зло, остались с ним. Возникает лишь один вопрос — а с Господом-то вы остались? С Тем, Кто не терпит никакого зла?
— Ну, это вы, батюшка, перегибаете, — я был поражён примитивностью его логики. — Не выбирать из двух зол — значит, совсем ничего не делать. Пусть, мол, всё идёт как идёт, а мы постоим в сторонке. Только вот на Страшном Суде как потом ответим? Отказ от выбора — это ведь тоже выбор, батюшка. Причём самый лёгкий.
— А всё же я не понимаю, — не сдавался отец Николай, — кому стало бы хуже, возьми мы Мишу на поруки? Он бы, естественно, покаялся, перестал бы заниматься этим своим ремеслом, да и наблюдали бы за ним. Теперь, когда известные события случились, он на виду. Никто бы из взрослых оккультистов никуда бы его не затянул. Я вам обещаю.
— Вот теперь-то, после «известных событий», — выделил я голосом обтекаемую батюшкину фразу, — им обязательно заинтересуются. Если, конечно, его не изолировать. А насчёт «на виду»… Отец Николай, ну за кого вы нас в Управлении принимаете? Мы же профессионалы, поймите это. Мы знаем, как можно выйти на человека, минуя любые преграды. А уж в вашем-то городке — и подавно. Вы могли бы следить за мальчиком круглосуточно, всем приходом, — а так или иначе проглядели бы. Не забывайте, кто помогает нашему противнику.
— Да я и не забываю, — усмехнулся отец Николай. — Только и вы не забывайте, Кто помогает нам.
— На Бога надейся… — вздохнул я. Ну почему он никак не хочет понимать очевидного? — Нельзя же всё на Него перекладывать, батюшка. Это уже не вера в Промысел получается, а элементарный фатализм. И уход от ответственности, между прочим. Мы, в Управлении, понятное дело, далеко не ангелы, своих нестроений у нас хватает, и в избытке, но, по крайней мере, мы не даём гарантий там, где гарантий не существует.
— В том числе и гарантий, что выдержите меру? — прищурился батюшка.
— То есть? Не понял вас.
— Я говорю насчёт самого вашего метода — насилия. Поймите, Алексей Юрьевич, я же не отвергаю его в принципе, но вот борясь с работой антихристовой силой меча — выдерживаете ли вы меру? Помните, у апостола в послании к Ефесянам — несть наша брань к плоти и крови.
— Апостол Павел, между прочим, и другое говорит — начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое.
— Так ведь там, Алексей Юрьевич, не о том зле говорится, — с мягкой улыбкой возразил священник. — Я понимаю, когда речь идёт о сатанистах, которые детей похищают, убивают случайных свидетелей шабаша, подкупают чиновников и прочее — тут вам и меч в руки, и автомат, и кто бы спорил? Ведь явное же зло, видимое. Такие вещи и светское законодательство преследует в любой нормальной стране. А только вот мальчик Миша Званцев ни жертв никаких не приносил, ни храмов не осквернял, а вы его — в камеру. А потом следствие, и не уверен, что все следователи у вас, в Управлении, такие порядочные, как вы. Сами же знаете, что грубее, то эффективнее. И спецмонастырь этот, попросту говоря, зона, и колючая проволока, небось, вдоль забора тянется. Вам разве не жалко парня, сердце разве не болит?
— Жалко, конечно, — вздохнув, признался я. — И сердце покалывает. Но кроме сердца, у меня ещё и голова имеется. И я понимаю, что не всегда стоит доверять своим порывам. Вы уж простите, батюшка, я, возможно, резок. Но только после оно боком выйдет.
— А чему же тогда доверять, Алексей Юрьевич? Должностным инструкциям? Я старше вас, должно быть, раза в два, так на моей памяти их столько поменялось, а сердце — оно всегда при мне. И Господь со мной через него говорит. Думаю, и с вами тоже. А инструкции… Их люди пишут.
— Так по-вашему, Управление вообще не нужно? — чувствуя, что закипаю внутри, тихо произнёс я. — И мы, выходит, не различаем Божьих повелений? Знаете, когда мы присягу давали, владыка Пафнутий в своём слове сказал — ребята, помните всегда, что вы — боевой отряд Церкви.
— Прямо так и сказал? — чуть ли не испуганно переспросил отец Николай. Помолчав, хмуро произнёс:
— Что ж, неудивительно. А раньше говорили — вооружённый отряд партии. Это про ЧК. Схожесть лексики далеко не случайна, Алексей Юрьевич. Вообще, должен вам сказать, это всё очень неоднозначные вопросы. И говоря откровенно, а я чувствую, с вами можно — так вот, говоря откровенно, то, что произошло десять лет назад, с церковной точки зрения можно оценивать весьма неоднозначно. Что-то, разумеется, пошло стране нашей во благо, а что-то, увы, наоборот. Да и Церковь отнюдь не во всём выиграла, если уж светским жаргоном пользоваться.
— Знаете, — не удержался я, — несколько странно слышать такое от священника.
— А многие ли священники говорили с вами откровенно? — испытующе глянул на меня отец
