разбросанных по полу тел. Ну ничего, очухаются.
— Вот так, старший капрал, — повернулся я к остолбеневшему Синюхину. — Не надо было мне мешать. Не лезь, куда не понимаешь. У нашей службы своя специфика.
— Я… Я подам рапорт, — просипел тот, крысиным взглядом уставившись мне в лицо.
— Это обязательно. Только после. А пока, — перегнулся я через барьер, к телефону, — я устраню еще и сей фактор.
Ножа не было, но не такая уж это прочная штука — телефонный шнур. Поднатужившись, я оборвал провод и завязал один из концов узлом булинь.
— Управление Защиты Веры считает любые звонки с этого аппарата нецелесообразными, — сообщил я остолбеневшему дежурному. — По крайней мере, в течение суток. Далее вас известят.
Синюхин булькнул было слюной, но сдержался, промолчал. Сейчас мне было и впрямь жаль его. Ведь именно он в результате окажется крайним. Дежурный…
— Подследственный Званцев, на выход, — кивнул я оторопевшему Мишке. — Руки за спину, голова опущена. В темпе.
И, следом за Мишкой, я вышел из отделения в душную, прянно-полынную ночь, в разом нахлынувшую тьму.
— А куда теперь? — повернул ко мне Мишка недоумённое лицо.
— Спроси чего-нибудь полегче, — хмыкнул я. — Ты город лучше знаешь, как отсюда быстрее выйти на Заполянское шоссе?
Кажется, Мишка, в отличие от меня, что-то понял. Лиловый свет фонаря падал на его тоненькую фигуру, и не было в ней уже той тоскливой обречённости, как четвертью часа раньше, в промозглой камере. Или на ржаном поле — полчаса ли назад, век ли — я не знал, да и смешными казались эти привычные слова: расстояния, сроки, сон, явь…
— Пойдёмте, я покажу, — потянул он меня за локоть. — Сперва по проспекту, потом можно дворами на Воронова выйти, оттуда уже близко…
И мы пошли.
Кажется, это всё-таки было сном. Ну как ещё объяснить, что взрослый, вроде бы не самый глупый поручик Управления кинулся среди ночи в полицейский участок, устроил там самый настоящий погром, а главное — увёл арестованного оккультиста? Кстати, куда увёл? Хотелось бы знать… Ладно, сейчас главное — выйти из города, хотя по большому счёту нет никакой разницы, где нас заловят — на пустынном по ночному времени шоссе или здесь, в центре спящего города, которому недолго уже осталось пребывать в безмятежности — взбудораженная полиция, точно вонзившаяся в тело заноза, поднимет эту огромную заспанную тушу, и тогда охота начнётся по всем правилам.
Я знал эти правила. Дороги перекрыть — минутное дело, достаточно связаться с постами ГАИ в радиусе ста километров — для надёжности. В Мишкином доме, на Заполынной, устроить пост. То же — у Никитича. Сигнализировать в область. Та, естественно, поднимет Столицу. Часа через три уже поисковые группы начнут прочёсывать окрестные леса. Да и что толку прятаться в лесу — рано или поздно всё же придётся выходить на какую-нибудь дорогу. В близлежащие деревни не сунешься — туда первым делом будут высланы патрули.
И вскоре нас аккуратно возьмут за шкирятник. Дело получится громкое — ещё бы, сотрудник Управления перешёл на вражескую сторону. Может, он и раньше работал и направо и налево? Кстати, один ли он такой? Не окопалась ли в столичном УЗВ группировка? Это надо раскрутить как следует… Бедный мой начальник. Вот уж на чью лысину повалятся все шишки. Сан Михалыч, конечно, так просто не сдастся. Будет пробивать версию, что я попал в гипнотическую зависимость от мощного оккультиста. Из Управления меня в этом случае, разумеется, вышибут без разговоров. Ну ладно, устроюсь куда-нибудь. Может, и впрямь радиомонтажником? Паяльник бы ещё держать научиться… А вот Мишка… Совсем иной уровень получается. Тут уж о спецмонастыре можно только мечтать. Пожизненное заключение ему обеспечено, если не чего похуже. И что с того, что ребёнок? У нас умеют всё сделать по-тихому. В интересах веры.
Правда, скорее всего начальника аккуратно заткнут. И моим делом займется Четвёртый департамент. Значит — ихний изолятор. В общем-то, тот же гроб, лишь немногим более просторный.
Ну почему, зачем затеял я эту глупость? И почему никак не могу проснуться? А куда проснёшься, если пробирающаяся лопухами кошка, потрескавшийся асфальт под ногами, кое-где изливающие тусклый свет фонари — это всё наяву? Глухие, едва различимые во тьме глыбы домов, какие-то бесконечные заборы, отдалённый собачий лай — нет, всё это было на самом деле. Как и худенькая Мишкина фигурка рядом.
— Сейчас уже выйдем на шоссе, — шепнул он, потянувшись к моему уху. — А дальше куда?
— Там видно будет, — туманно ответил я, глядя в его ошарашенные глаза. Странно, и как это в такой тьме я видел, что они ошарашенные? Но вот как-то всё же видел. Или чувствовал?
— Что хотели от тебя эти деятели? Ну, там, в камере? — спросил я чуть погодя.
Мишка ответил не сразу.
— Ну, они это… То же, что и вы, спрашивали. Кто клиентов искал, сколько платили? А главное, кто меня этому научил, гаданию то есть? Грозились глаз выколоть, если не скажу.
— Врали, — хмуро бросил я. Нет, всё-таки слишком гуманно я с ними обошёлся. Работнички уездного разлива. Раскачались, значит, допёрли, что дело из рук уплывает.
— Ничего бы они тебе не сделали, — сглотнув слюну, заметил я. — Ну разве что мокрым бы полотенцем по почкам отлупили. Следов, понимаешь ли, не остаётся. Это же местные сотрудники. Я-то из столичного УЗВ, а эти, здешние, задёргались. Проморгали, получается, они тебя, три года щи лаптем хлебали. Вот и вздумали напоследок активность проявить. Чтобы потом перед столичным инспектором отчитаться — ведётся, мол, контроль, мол, давно ты у них в разработке, а не брали, чтобы связи твои отследить. Вот и пугали шилом.
— А что в Столице было бы? — как-то невесело, по-взрослому поинтересовался Мишка. — Тоже шило? Или другие штучки?
— В Столице, Миша, с тобой бы просто поговорили, — я вспомнил сальные глазки майора Серёгина и добавил уже не столь уверенно. — Во всяком случае, ничего особо плохого не было бы. Мы же не инквизиция, в самом деле. Веру защищать, конечно, надо, но чистыми руками. Поэтому у нас допрашивают интеллигентно. Ну, в крайнем случае, если уж совсем ничего не выходит, а дело серьёзное, тогда укольчик. Впрыснут такое лекарство, что сам с радостью всё расскажешь, что знаешь.
Я не стал уточнять, что после «лекарства» в семидесяти процентов случаев развивается слабоумие, эндокринные заболевания и прочие «побочные эффекты». На войне как на войне, это понятно. И уж по сравнению с тем, что делают Адепты с нашими пленёнными сотрудниками, мы вообще смахиваем на институт благородных девиц. И всё же Мишке лучше этого не знать.
— А что же всё-таки случилось, что вы меня оттуда увели? — нарушил молчание Мишка.
— Ох, — вздохнул я, — лучше не спрашивай. Я ведь и сам не знаю. Просто… Ну, сон увидел такой. Может быть, я и сейчас сплю.
— Может быть, — кивнул Мишка. — Ой, осторожнее! Здесь кирпичи раскиданы, за милую душу можно навернуться, у нас так весной Митька Литваков шлёпнулся, все внутренности отбил, недавно только из больницы вышел… А тогда получается, я тоже сплю? — задумчиво протянул он. — Но я-то знаю, что всё по правде. Значит, и вы не спите.
Пройдя кривым переулочком, где за ноги так и норовили зацепиться опасные кирпичи, мы наконец вышли на шоссе.
Сейчас, залитое слабым лунным светом, оно казалось языком исполинской жабы. Стоит лишь ступить на то, что притворилось асфальтом — и двух наивных букашек потянет в изголодавшееся нутро.
Я украдкой взглянул на компас — ну вот, опять. Слегка фосфорицирующая зеленая стрелка упрямо вертелась — как и тогда, по дороге в полицию. Может, всё-таки сон?
— Ладно, пошли, — обернулся я к Мишке.
— Налево или направо?
— Давай направо. Нам же по большому счёту разницы нет.
— Значит, к Заозёрску, — согласно кивнул он. — Пойдёмте. А нас скоро найдут?
— Ещё до рассвета, — не подумав, ляпнул я, но тут же поправился: — Если, конечно, найдут.
Я прекрасно понимал, что найдут, но чего раньше времени огорчать мальчишку? Пускай пока на что-
