Суровый полковник, не переставая что-то писать, не глядя на Ахметова, бросил:
– Ну, в чем дело?
– Я старый каторжник, – сказал Николай Дмитриевич, – и порядки ваши знаю не хуже вас. У вас обыкновенная кладовая. Вы не можете принять товар без накладной. Расстрелять ни за что можно, но без бумажки нельзя. И держать в тюрьме без бумажки вы не можете.
– Ну, ну, – заинтересованно произнес полковник, отрываясь от своей писанины.
– Какая же на меня бумажка? Срок у меня кончился. Нового я не получил. Ордера на арест не было. Как же вы меня приняли без бюрократизма? И на каком основании держите?
Полковник откинулся на спинку кресла.
– Послушайте, Ахметов, вы же не мальчик! Вас привезли по приказу министра. Он знает, что вы тут. Ну, нету пока нового приговора, не до вас. Освободятся – оформят. Раз привезли, значит, оформят новый срок. Сидите и не устраивайте фокусов, а то ведь у нас есть против фокусников хорошие средства. Уведите, – кивнул он конвоиру.
И все же шли месяцы, а Ахметова никто не вызывал, не «оформлял*. Как позже выяснилось, было, действительно, не до него.
Однажды утром открылась дверь и в камеру вошел высокий майор не в чекистской, а в общевоинской форме.
Ахметов продолжал сидеть на койке, хоть и полагалось заключенному вставать.
– Я начальник тюрьмы, – сказал майор, – какие у вас жалобы?
Начальник тюрьмы? Полковник, вероятно, в отпуску… Или пошел на повышение…
– Жалобы есть, – ответил Ахметов, – на незаконное содержание под стражей.
Майор улыбнулся. Был он похож на какого-то знакомого по экрану актера. Умные, добрые, с юмором глаза.
– Я ваше дело знаю и могу сказать только одно: сидите спокойно, если можно так выразиться… Вам недолго ждать.
Ушел.
Что это могло означать?
В тот же день в два часа Ахметова вызвали, не держа за руку, отвели в кабинет какого-то генерала. Он был мал ростом и почти не виден за огромным письменным столом. Июльское солнце заливало кабинет.
Генерал указал Ахметову место в кресле перед столом.
– Поздравляю вас с освобождением, товарищ Ахметов, – сказал он. – И забудьте все, что было, если можете. Мы сами сделали представление о вашей реабилитации… Вы хотите что-то сказать?
– Хочу спросить. Что же изменилось?
– Ах, да. Вы ведь ничего не знаете. В марте умер Сталин, да, вот уже четыре месяца, как умер товарищ Сталин. Была амнистия. Но на ваши статьи она не распространялась. А вот другая новость – арестован Берия. Он оказался врагом народа, изменником.
Ахметов молчал.
– Понимаю, – продолжал генерал, – вы боитесь реагировать. Но это правда. Прочтете во вчерашней газете, за десятое июля… Так что дела… между прочим, у вас есть кто-нибудь в Москве – родные, друзья? У кого бы вы остановились?
– Не знаю. Прошло пятнадцать лет.
– Хорошо. Мы вам дадим бронь в гостиницу. Вам нужно побыть здесь несколько дней…
В тот же день из подъезда номер два на улицу Дзержинского вышли Ахметов и молодой капитан с фанерным чемоданом Ахметова в руке.
Они сели в большой черный «ЗИС» и поехали по городу. Николай Дмитриевич ничего не чувствовал. Ни радости, ни горечи. Ничего. Смотрел в окна на яркую многолюдную Москву.
Так же, ничего не чувствуя, протянул суровой женщине – администратору гостиницы «Москва» – справку об освобождении.
– Нет номеров. Читать надо, – ткнула суровая дама в объявление. Но капитан наклонился к ней, сказал петушиное слово, и оказалось, что номер есть.
– А паспорт? – беря справку у Ахметова, произнесла дама. Снова петушиное слово, и паспорт не понадобился.
И вот Ахметов один в номере, на шестом этаже гостиницы «Москва». Как странно, что все эти бесконечные годы здесь, в этой комнате, жили люди, приезжали в командировки, встречались с друзьями, с женщинами, разговаривали как ни в чем не бывало. Спускались в ресторан, слушали музыку, танцевали.
Ахметов обходил комнату, прикасаясь рукой то к спинке стула, то к абажуру настольной лампы. Он вышел в ванную, открыл и закрыл кран и, вдруг о чем-то вспомнив, быстро вышел в коридор.
Дежурная по этажу сидела за своим бюро.
– Вчерашней газеты у меня нет, – сказала она. Но, взглянув на Николая Дмитриевича, добавила: – Подождите. – И сняла трубку.
– Клава, не осталось у тебя вчерашней «Правды»? Что? Ладно, к тебе подойдет товарищ – отдай ему.
