– Только так, мой дорогой, только так… Твой трамвай отходит…
Вагоновожатый нажал педаль, зазвонил. Клавдия бросилась к Сажину, поцеловала и оттолкнула:
– Беги!
И он вспрыгнул на подножку отходившего вагона.
Всякий, кто привык к несколько чопорной фигуре Сажина, был бы поражен, увидев его в этот вечер.
Он шел подпрыгивающей походкой и, когда попадался камешек, гнал его перед собой – зафутболивал далеко вперед, а подбежав, снова футболил дальше.
Редкие прохожие оглядывались на взрослого чудака, который вел себя как мальчишка.
Войдя во двор своего дома, Сажин увидел при свете фонаря подвыпившего Юрченко – снова в той же задумчиво-восхищенной позиции перед статуей у фонтана.
– Сосед, а сосед… – окликнул он проходившего Сажина, – угадай, пожалуйста, какой у этой бабы имеется крупный недостаток?
– Каменная, – улыбнулся Сажин.
– Правильно! Браво, бис! – в восторге заорал Юрченко. – Каменная, сволочь… – И зашептал заговорщицки: – До тебя зайдет взавтре моя бабенка – между прочим, совсем не каменная… – заржал он, – ша, шутю… так зайдет, скажет, что от Юрченки, – ты ей сделай там… за мной не пропадет…
– Спать, спать, проспаться вам надо, – не слушая его, сказал Сажин и пошел к дому.
Навстречу ему из подъезда вышла Веркина мать – Лизавета. Она была в бархатном манто с лисьим воротником. На голове тюрбан с пером.
– А… бывший зятек… прывет, прывет… Как поживает ваше ничего? Я, между прочим, на вас зла не держу. Очень даже великолепно, что вы Верку погнали… а то бы не было у меня теперь порядочного (подчеркнула она это слово) зятя… Между прочим, мы уезжаем в Парыж… Адью же ву при!!!
Она проплыла мимо Сажина, освободив наконец вход в дом. Сажин прошел через загроможденный барахлом темный коридор в свою комнату. Закрыл за собой дверь.
Полещук с удивлением смотрел на своего шефа – вместо обычного сухо официального утреннего приветствия Сажин подошел и с силой тряхнул его руку.
– Погодка-то потрясающая… – весело сказал Сажин, сияя, и прошел к себе.
Полещук посмотрел в окно – шел проливной дождь.
– Что ж, проходите, – сказал Полещук ожидавшим приема посетителям – слонообразному нэпману и киномеханику «Бомонда» Анатолию.
Сняв шляпу и сдернув с рук желтые перчатки, нэпман вошел в кабинет.
– Вы тоже заходите, – сказал Полещук Анатолию, и тот прошел вслед за своим хозяином. Вошел в кабинет и Полещук.
Куропаткин стоял перед столом завпосредрабисом, вращая в руках шляпу.
– По какому вопросу? Кто такой? – спросил Сажин, стараясь быть официальным, хоть в глазах все прыгали веселые искорки.
Куропаткин ответил искательно:
– Куропаткин я, Куропаткин. А-аа-арендатор кино «Бомонд». Вы… вы… вы… вызывали… – Он еще и заикался, этот слон.
– А вы? – обратился Сажин к Анатолию, как бы не узнавая его.
– Я предместкома, – ответил тот.
– Садитесь. И вы, гражданин Куропаткин, тоже можете сесть.
Сажин снял очки, протер, не торопясь начать разговор, поглядел сквозь стекла на свет и наконец водрузил очки на место. Потом он снял трубку, назвал номер:
– Алло, прокуратура? Мне товарища Никитченко. Нет? Это секретарь? Передайте, Сажин звонил из Посредрабиса. Как Иван Васильевич вернется, соедините меня.
Положив трубку, Сажин стал молча смотреть на Куропаткина. Молчание длилось, и арендатор все более неловко чувствовал себя под этим молчаливым, строгим взглядом – Сажину удалось справиться с озорным настроением и напустить на себя строгость.
Наконец он сказал:
– Так как, гражданин Куропаткин, будем говорить или в молчанку играть?
– А что… говорить? – спросил испуганно Куропаткин.
– Сами знаете что. Почему советский закон нарушаете? – повысил Сажин голос. – А? Кто вам дал такое право?
– Я… я… я… ничего… я… я… я… боже спаси против…
– Товарищ, – обратился Сажин к механику, – вы как председатель месткома кинотеатра «Бомонд» можете подтвердить, что гражданин Куропаткин в обход советского законодательства принял на работу без Посредрабиса своих родственников на должности кассирши и билетерши?
– Я… я… я… – начал было Куропаткин, но Сажин резко оборвал его: