– Вот я и говорю, – продолжал начатый разговор дядя Миммо, стоя в двух шагах от портного в застегнутом на все пуговицы шерстяном пиджаке, из-под которого виднелась клетчатая рубашка, – объясните мне, что это за демократия такая?
Козимо, Пьетро, Тури и Тано слушали его с серьезным видом. Их пригласили на политическую вечеринку, следовательно, на ней надо говорить на политические темы, все равно как, если ты идешь в театр, то полагается разговаривать о Пиранделло.
– Твою мать, когда был король, по крайней мере, каждый знал, в кого он должен стрелять. А теперь никто ни хрена не понимает. А ты мне говоришь, – дядя Миммо повернулся к Козимо, который за весь вечер не произнес ни одного слова, – если кто-то при демократии ведет себя плохо, ты за него не голосуешь. – Дядя Миммо саркастически улыбнулся. – А он плюет на это и ведет себя как проститутка, продается направо и налево, а ты его даже пристрелить не можешь, потому что у нас демократия.
Козимо кивнул.
– При этой их поганой демократии, – заключил дядя Миммо, – перебежчики плодятся как кролики.
Синьорина Нишеми привела на вечеринку Раффаэллу, свою лучшую подружку, служившую в местном санитарном управлении.
– Ты уверена, что мне можно прийти, – волновалась Раффаэлла, – ведь я не получила персонального приглашения?
– Да брось ты! На политическое барбекю может приходить любой, кто захочет, и вообще, чем больше людей ты приведешь, тем лучше.
Синьорина Нишеми пришла без лифчика, так что создавалось впечатление, что маргаритки на ее блузке колышет торнадо, долетевший сюда из Калифорнии, или из Флориды, или из любого другого американского штата, где есть пальмы.
Раффаэлла, напротив, надела слишком тесный бюстгальтер, отчего грудь у нее стояла торчком, что тоже выглядело впечатляюще.
– Слушай, я стесняюсь. Я же здесь никого не знаю, – лопотала Раффаэлла.
– Да наплевать. Ты делай как я. Когда не знаешь, что сказать, или нет никого, с кем поболтать, сострой надменное лицо, вот так, – синьорина Нишеми вздернула голову, скроив недовольную мину, – и всем будет ясно, что ты не желаешь общаться, потому что все кажутся тебе выскочками и снисходить до них тебе не в кайф.
Раффаэлла попробовала повторить то, что показала ей подруга, и рассмеялась.
– Я же тебе говорила, приходи, будет весело, – рассмеялась в ответ синьорина Нишеми.
– Я не понимаю синьорину Нишеми, – жаловалась Рози Чинции и Алессии. Все трое устроились на плетеном диване в конце сада. – За километр видно, как ей хочется, чтобы хоть кто-нибудь подергал ее за сиськи, так какого хрена корчить такую рожу?
Тони все еще размышлял, что ответить Нунцио насчет миндальных пирожных, которых может не хватить, когда у садовых ворот появились Лу Шортино и Леонард Трент. Тони поспешил к ним, на ходу соображая, с чего начать речь.
– Четтина, – закричал он. Когда Тони не знал, что ему делать, он всегда кричал: «Четтина!»
Четтина появилась, в левой руке держа шлейф своего красного платья, а в правой – бокал с аперитивом. Поэтому она не смогла протянуть гостям руку, зато улыбнулась и сделала книксен. Лу засмеялся. Леонард тоже хихикнул и тоже сделал книксен.
– А это Тони, – объявил Тони, показывая на самого себя и застенчиво улыбаясь Леонарду.
– Привет, Тони, – сказал Леонард, протягивая ему руку. – Прекрасная вечеринка!
– Thank you, – ответил Тони, пожимая влажную руку, которая напомнила ему только что выловленную каракатицу.
Он умолк. Молчала и Четтина. Лу, уже готовый ляпнуть что-то по поводу своего красного пиджака и красного платья Четтины, заметил, что Леонард пристально смотрит в сторону Агатино.
– Marvellous,[83] – сказал он.
– Кто? – поразился Тони.
– Спрут, – ответил Леонард.
– Спрут? – еще больше изумился Тони.
– Ну да, спрут, octopus… How do you say? – Леонард подошел к Агатино, стоявшему в двух шагах от стола с аперитивами, и ткнул пальцем в метрового спрута, слепленного из миндального теста и запеченного в духовке, с разноцветными зонтиками, воткнутыми в голову. Щупальца спрута служили подставками под бокалы.
– А-а, этот, – понял Тони. – Красиво, правда? Невероятно, сколько всего можно сделать из миндального теста. – Аперитив? – предложил он.
Агатино выпятил грудь, повел плечами и хлопнул ресницами за стеклами солнечных очков.
– Беллини, россини или тонини? – спросил он.
– Один тонини, thank you, – заказал Леонард.
Тони указал на блюдо с разнообразными моллюсками и сырым осьминогом:
– Sicilian sushi, do you like?[84] А ты, Лу, не хочешь попробовать?
– Спасибо, Тони, – ответил Лу, оглядываясь по сторонам, – я обязательно чего-нибудь съем и выпью, но чуть позже.
– Минди… сейчас будет, – слегка смущаясь, проговорила Четтина.
