несущественного, важное от неважного, веру и учение от обряда, того или другого исторически сложившегося церковного чина, устава, просто обычая. А все это известным, не особенно благоприятным образом, должно было отразиться впоследствии на всей его церковно-реформаторской деятельности. К этим интеллектуальным особенностям Никона присоединялись еще и некоторые особенности его нравственного характера, которые с особой силой сказались, когда он сделался патриархом. В Никоне-патриархе сказался человек очень властный, гордый и суровый, человек самолюбивый, неуступчивый и нетерпимый к мнению других, а в то же время человек очень увлекающийся, и потому недостаточно устойчивый в самых своих убеждением и, особенно, в своих симпатиях и отношениях к другим, способный часто действовать под влиянием просто гнева или неудовольствие, и вообще тех или других случайных и чисто внешних впечатлений. Впрочем все эти отрицательные качества выступили у Никона с особой рельефностью только впоследствии, когда он сделался патриархом: ранее их не замечали, и потому Никон, как бесспорно- выдающийся во всех отношениях человек, и был намечен царем и Стефаном Вонифатьевичем в патриархи на место Иосифа.
Если царь и Стефан Вонифатьевич видели в Никоне вполне подходящего по своим качествам человека, который с успехом мог выполнить их план о полном единении русской церкви с вселенской греческой, об уничтожении у нас в церковной практике всего, что препятствовало доселе этому единению, если они уже заранее подготовили для такой реформы почву и средства, а также указали и тот путь, каким должен следовать будущий патриарх для достижение намеченной цели; то понятно, что предназначая Никона в преемники Иосифу, они предварительно должны были получить твердую и несомненную уверенность, что Никон, по своим воззрениям и убеждениям, есть действительно такой человек, который вполне разделяет их воззрение на современных греков, как на строго православных, на русские церковный особенности, несогласные с тогдашними греческими, как на уклонение от строго православных норм, которые сохранились только у греков; на русские церковно-богослужебные книги, как на испорченные русским невежеством, и потому нуждающиеся в их тщательном всестороннем исправлении по греческим подлинникам учеными киевлянами и греками. Словом, они должны были наперед увериться, что Никон будет иметь полную охоту действовать именно в том духе и направлении, в каком желали они. Но именно этого-то о Никоне и нельзя было сказать. Как и все провинциальные ревнители благочестие, Никон очень подозрительно относился к современным грекам и их благочестию, он думал, что истинное благочестие теперь сохранилось только у русских, а не у греков. Эти обычные тогда воззрение большинства русских на греков Никон не стесняясь высказывал открыто уже и тогда, когда он переселился в Москву и сделался здесь новоспасским архимандритом. Неронов впоследствии говорил патриарху Никону: «Святитель, иноземцев (т. е. греков) законоположение ты хвалишь и обычаи тех приемлешь, благоверны и благочестнии тех родители нарицаешь; а мы прежде сего у тебя же слыхали, что многажды ты говаривал нам: «гречане-де и Малые Росии потеряли веру и крепости и добрых нравов нет у них, покой-де и честь тех прельстила, и своим-де нравом работают, а постоянства в них необъявилося и благочестия нимало»[33]. Очевидно, если потом Никон, сделавшись патриархом, сразу заявил себя завзятым грекофилом, то значит, в его воззрениях на греков и их благочестие совершился в Москве, и притом в последнее время, крутой переворот, превративший Никона из порицателя греков в их поклоника и почитателя. Понятно под чьим влиянием и воздействием совершился этот переворот у Никона. Поселившись в Москве, сблизившись с царем, Стефаном Вонифатьевичем и Ртищевым, Никон попал в грекофильствующую среду, выросшую в иных чем он воззрениях на греков, на взаимные отношения русской церкви к греческой. Как человек очень умный и восприимчивый, он не мог не присмотреться к этим новым для него воззренииям на греков и греческое благочестие, не мог не придти к убеждению, что эти новые для него воззрения вернее его прежних, порожденных национальным самомнением, что они более соответствуют исторической действительности, исконным предшествующим историческим отношением русской церкви к породившей ее вселенской греческой. Он не мог не видеть, что при господстве его старых воззрений на греков и православный восток вообще, Россия не может быть тем единым православным царством, в которое войдут разрозненные и покоренные турками православной народности, о чем однако постоянно мечтали и проповедывали старомосковские книжники, порицатели греков и их благочестие. Словом, благодаря знакомству с царем, Стефаном Вонифатьевичем, Ртищевым, благодаря частым беседам с ними, Никон незаметно изменил прежние свои воззрения на современных греков как раз на противоположные, незаметно стал сочувствовать, стал принимать участие в планах царя и Стефана — об установлении теснейшего единение русской церкви с современной греческой, на почве согласования русских церковно-богослужебных книг, чинов и обрядов с греческими.
В этом же направлении на Никона действовали в Москве и другие влияния, окончательно убедившие его в правоте и необходимости церковной реформы, ранее в общем уже намеченной царем и Стефаном Вонифатьевичем.
Поселившись в Москве, Никон необходимо познакомился, благодаря царю и Стефану, с появившимися тогда в Москве новыми учительными книгами: Кирилловой и книгой о Верe, тем более, что последняя и издана-то была Стефаном Вонифатьевичем. Знакомство с этими книгами, для Никона обязательное, естественно должно было убеждать его в ошибочности его прежнего взгляда на греков, как на потерявших истинное благочестие, должно было вести его к убеждению, что четыре восточные патриарха «право и неизменно веру, данную им от св. Апостол, и их учеников, и седьми вселенских соборов, и поместных соборов, ни в чем не нарушающе, ни прикладая, ни отлагая проповедали и проповедуют, держали и держат (Кириллова книга); что российскому народу патриарха вселенского, архиепископа константинопольского, слушати, и ему подлежати и повиноватися в справах и в науце духовной есть польза и приобретение велие — спасительное и вечное» (книга о Bepе). К этим воздействием новоизданных московских книг присоединились еще воздейстие со стороны греков и киевлян.
27 января 1649 года в Москву приехал иерусалимский патриарх Паисий, который с обычным почетом принят был царем. Пред наступлением великого поста Паисий прислал в Посольский приказ лист, в котором, рассуждая о важности поста, и желая государю провести его здраво и радостно и невредимо, в конце своего рассуждения пишет и следующее: «еще пребываючи аз при вашей милости в прошлые дни, говорил есми со преподобным архимандритом спасским Никоном, и полюбилась мне беседа его; и он есть муж благоговейный и досуж и верный царствия вашего; прошу, да будет имети повольно приходити к нам беседовати по досугу, без запрещение великого вашего царствие». После поставления Никона в новгородские митрополиты, Паисий снова прислал в Посольский приказ письмо, в котором восхвалял государя за такой удачный выбор. «Похваляем благодать, пишет Паисий царю, что просвети вас Дух Святый и избрали есте такого честного мужа, преподобного инокосвященника и архимандрита господина Никона, и возведе его великое ваше царствие на святый престол святые митрополии новгородские, и он есть достоин утверждати церковь Христову и пасти словесные овца Христова, якоже глоголет «Апостол: таков нам подобаше архиерей, и будет молити Бога о многолетном здравии великое ваше царствие». В заключение Паисий выражает желание, если позволит государь, подарить Никону одну мантию от святых мест. С несомненностью можно предположить, что в беседах между Паисием и Никоном затрагивались те именно церковные вопросы, которые касались разностей, какие тогда существовали между русской и греческой церковно-обрядовой практикою, причем Паисий старался убедить Никона в правоте тогдашней греческой практики и в необходимости, в видах полного единения церквей, согласовать с нею практику русской церкви. Что свои беседы с Никоном Паисий вел именно на этой почве, видно из того, что подобного же рода беседы Паисий вел и с самим царем, а с патриархом Иосифом он, по приказанию царя, даже «учинил соглашение» относительно поста в четыредесятницу и времени совершение литургии. Впоследствии сам Никон заявлял, что Иерусалимский патриарх Паисий зазирал его за разные церковные вины и, между прочим, за неправильное изображение крёстного знамение. Конечно беседы Никона с Паисием происходили по желанию царя и Стефана Вонифатьевича, которые имели в виду этим путем утвердить Никона в убеждении, что современная греческая церковь также православна, как и древняя, и что не русские, а греки должны быть образцом при упорядочении нашей церковно-обрядовой практики. Вероятно и сам Никон, уже ранее признавший ошибочность своего прежнего предубеждение против греков, стремился личной беседой с
