крестьянки.
Не успел я ответить, как инженеры снова закричали: «Берегись, взрываю!» Мы бросились на землю. По ушам ударил очередной взрыв. Девушки с воплями упали и начали кататься по пыльной земле. Прайор поднял их на ноги, одной рукой схватил одну, другой — другую, и грубо встряхнул обеих. «Хватит, — сказал он. — Хватит уж вопить, чёрт возьми». Он обернулся ко мне: «Что делать с ними, лейтенант?»
— Да отпусти их, бога ради.
— Но, сэр…
— Сержант! Я сказал «отпусти».
Он пихнул девушек прочь. «Есть, сэр, — он издевательски подчеркнул «сэр». — Есть, сэр». Я почувствовал, что и он, и взвод выходят из-под моего контроля. Морпехи по-прежнему были на взводе после прошедшего боя, а тут ещё жара, живые изгороди, снайперы, вопли крестьян, шум от распространяющегося по деревне пожара — они вот-вот могли потерять душевное равновесие, которого почти уже не оставалось.
Впереди начали стрелять из пулемётов и винтовок. Пули смачно впивались в окружавшие нас деревья. Я узнал от Нила, что взвод Корси открыл огонь по отделению вьетконговцев, предпринявшему попытку форсировать реку на лодке, а стрелки противника, засевшие на том берегу и прикрывавшие своих товарищей в лодке, открыли огонь по взводу.
Через несколько минут на вьетконговские позиции, располагавшиеся на том берегу реки Вугиа, зашёл истребитель-бомбардировщик. Он перешёл в пике, открыв ракетно-пушечный огонь. Обезумев от этого грохота, несколько буйволов вырвались из загона и понеслись врассыпную по деревне с налитыми кровью глазами, мыча и бодаясь кривыми рогами. Одно из этих взбешённых, озверевших животных, набросилось на морпеха из взвода Корси, пришлось уложить его из автоматической винтовки.
К этому времени половина деревни была охвачена пламенем, огонь перескакивал с одного дома на другой, и от огня поднимался свой собственный ветер. Сквозь дым, перехватывавший дыхание, я побежал к взводу, чтобы заново его собрать. Из-за изгородей и пожара он распался на группы по два-три человека. «Собирай своих и выдвигайтесь на высоту 52», — говорил я каждому обнаруженному сержанту. — «Собирай своих». Морпехи, почти ничего не видя, пробирались сквозь чёрные клубы дыма, пытаясь отойти подальше от огня. Рявкали сержанты с капралами: «В цепь становись! Левый, правый фланги — подтянись! Где огневая группа Смита? Подтянись на правом фланге. Направляющий — правый фланг. Где Баум? Баум! Где ты, мать твою?» Посвистывали пули снайперов с тростниковой плантации.
Затем рота «D», располагавшаяся в трёхстах ярдах слева по флангу, наткнулась на упорное сопротивление противника. Сквозь выстрелы снайперов и хлопанье бамбука до нас доносились звуки этого боя, как если бы огромный кусок брезента разрывали напополам. Где-то впереди нас загрохотали тяжёлые миномёты. Нил связался со мной по радио: рота Миллера наткнулась на сосредоточение пулемётов противника и потеряла тринадцать человек. Они оставались на месте, прижатые огнём к земле, и обстреливали позиции вьетконговцев из 4,2-дюймовых миномётов. Роте «С» просто необходимо незамедлительно добраться до высоты 52. Давай со своими вперёд. Есть, сэр. Уже выполняю, сэр. «Второй взвод, цепью марш!» Сорвав от крика голоса и наглотавшись дыма, мы с сержантами смогли-таки образовать некое подобие цепи. Но порядка всё равно не было. Люди Маккенны затесались между моих людей, мои — между его. Взвод двинулся к высоте, подгоняемый ревущим за спиной огнём и непрестанными криками сержантов: «Держать строй, справа подтянись, равнение по правому флангу». Деревня была большая, она растянулась вдоль берега на четверть мили. Там создавалось такое впечатление, что через каждые десять ярдов попадалась или живая изгородь, или волчья яма, или канава с бамбуковыми колышками на дне. В полях за тростниковыми зарослями вновь раздался звук разрываемого брезента. Нил снова вызвал меня на связь: под прикрытием миномётного огня рота «D» приблизилась к пулемётам, однако 4,2-дюймовые миномёты ничего не смогли поделать с хорошо укреплёнными блиндажами вьетконговцев. Миллер во время атаки потерял семнадцать человек и отошёл, чтобы вызвать авиацию. Мой взвод продвигался недостаточно быстро. Мы отставали от людей Корси.
Я отдал трубку Джоунзу. Покрикивая на своих бойцов и отвешивая пинки, я погнал их вперёд. Прибыли реактивные самолёты, чтобы нанести бомбовые и пушечно-пулемётные удары по дотам противника, где засели пулемётчики. Самолёты с оглушительным рёвом проносились прямо у нас над головами. От двухсотпятидесятифунтовых бомб сотрясалась земля, и деревья с домами подрагивали. Самолётов стало больше, они открыли по противнику огонь из пушек с характерным звуком, похожим на бензопилу. Затем первое звено, описав круг, осуществило новый заход и снова сбросило бомбы. В воздух взметнулись громадные столбы коричневого дыма, но вьетконговские пулемёты стучали по-прежнему. «Вперёд, ребята! — кричали командиры отделений, пытаясь перекричать шум. — Направляющий — правый фланг. В середине в кучу не сбиваться». Сзади к нам подступала полыхающая стена пламени от горящей деревни. Мы продрались через очередную зелёную изгородь, выбили из бетонного здания засевшего там вьетконговца и подорвали это здание ранцевым зарядом. Бросившись вперёд через воняюший серой дым от взрыва, пыль и обломки бетона, дождём валившиеся сверху, морпехи запрыгнули в зигзагообразную траншею. Я хотел было их организовать, но взвод попал под продольный огонь снайпера с тростниковой плантации. «Крэк-крэк-крэк». Пули нас миновали, мы выкарабкались из траншеи и обстреляли из винтовок плантацию. Из жёлто-зелёных зарослей тростника выбежал вьетконговец. С дистанции в почти четыреста ярдов Лоунхилл попал ему в стопу, поправил прицел и хладнокровно выстрелил снова. Солдат упал замертво. Самолёты снова зашли на цель для нанесения бомбового удара. Раздался могучий рёв, и силуэты людей передо мной на миг расплылись, как будто между нами опустилась тонкая колыхающаяся пелена. Пока шла бомбардировка, мы продирались через живые изгороди и дым к высоте, безмятежно спокойный бледно-зелёный гребень которой возвышался над деревьями. Мы продвинулись вперёд на несколько сотен ярдов, но к высоте, казалось, так и не приблизились. Незатихающий грохот боя действовал на нервы, равно как живые изгороди и жар от огня, бушевавшего позади нас.
Тут-то всё и случилось. Взвод просто взорвался. Произошёл коллективный эмоциональный взрыв людей, доведённых до крайнего предела. Они вышли из-под моего контроля, да и себя самого я уже не контролировал. Отчаянно стремясь поскорее добраться до высоты, мы с дикарским гиканьем пронеслись до конца деревни, яростно разрушая всё на своём пути, поджигая хижины с крышами из пальмовых листьев, забрасывая гранаты в бетонные дома, которые мы не могли предать огню. Обезумев, мы продирались через живые изгороди, не ощущая уколов колючек. Мы ничего не ощущали. Нам уже было всё равно, что происходило с нами, не говоря уж о других. Мы не обращали внимания на крики и мольбы жителей деревни. Ко мне подбежал какой-то старик и, схватив меня за рубашку, начал повторять один и тот же вопрос: «Тай сао? Тай сао?» Почему? Почему?
— Пшёл ты к чёрту, не мешай, — сказал я, отрывая от себя его руки. Я схватил его за рубашку и с силой швырнул на землю. Я будто бы видел себя самого в кино. Старик остался лежать там, где упал, с плачем повторяя: «Тай сао? Тай сао?» Я рванул по направлению к подножию высоты, которая была уже совсем рядом.
Большинство бойцов во взводе уже совсем не понимали, что творят. Один морпех подбежал к хижине, поджёг её, побежал дальше, развернулся, бросился в огонь и вытащил оставшегося в хижине человека, гражданское лицо, после чего побежал поджигать следующую хижину. Мы словно ветер пронеслись по деревне, и к тому времени как мы начали подъём на высоту 52, от деревни Хана осталась лишь выжженная полоса, где дымился пепел, стояли обугленные стволы деревьев, листву на которых уничтожил огонь, да валялись кучки раздробленного бетона. Изо всех безобразий, что я повидал во Вьетнаме, это зрелище было одним из самых безобразных: разложение моего взвода, когда из группы дисциплинированных солдат он неожиданно превратился в шайку поджигателей.
Взвод вдруг вышел из этого взбешённого состояния, почти моментально. Стоило нам оставить деревню позади и вдохнуть чистого воздуха на вершине высоты, как наши головы прояснились. До нас довели, что рота Миллера после ударов с воздуха подавила пулемётные точки противника, хоть и понесла большие потери. Рота «С» получила приказ оставаться на высоте 52 всю ночь. Мы начали окапываться. Позади нас продолжала пылать разрушенная деревня Хана. С другой стороны поднимался дым, с того участка, где провела бой рота «D», и из леса, по которому отбомбились самолёты в первый час боя.
Мы копали окопы в тишине, и тишина эта казалась странной после пятичасового боя. Мой взвод снова можно было назвать взводом. Спокойствие окружавшего нас мира гармонировало с охватившим нас
