Политическая биография Сталина. Том 2

безапелляционные вердикты. Но это — отступление от основной нити нашего изложения, продиктованное необходимостью предупредить читателя относительно необходимости критически подходить к некоторым цифрам, поражающим воображение своей грандиозностью. По ходу рассмотрения многих аспектов деятельности Сталина мы не раз будем сталкиваться с этой проблемой. И это необходимо иметь в виду, чтобы не стать жертвой дезинформации. Хотя бы фактологической, не говоря уже о политической.

Было бы неверным представлять дело слишком упрощенно и исходить из того, что Сталин и возглавляемое им руководство абсолютно утратило контакт с реальностью и видело лишь успехи процесса коллективизации, закрывая глаза на серьезные перегибы, ставившие под вопрос успех всего процесса коллективизации. Так, по инициативе Сталина ЦК партии в январе 1930 года принял резолюцию о темпах коллективизации. В ней, в частности, говорилось: ЦК ВКП(б) подчеркивает необходимость решительной борьбы со всякими попытками сдерживать развитие коллективного движения из-за недостатка тракторов и сложных машин, вместе с тем ЦК со всей серьезностью предостерегает парторганизации против какого бы то ни было «декретирования» сверху колхозного движения, могущего создать опасность подмены действительно социалистического соревнования по организации колхозов игрой в коллективизацию[490].

30 января 1930 года была направлена всем партийным организациям директива, в которой отмечалось: «С мест получаются сведения, говорящие о том, что организации в ряде районов бросили дело коллективизации и сосредоточили свои усилия на раскулачивании. ЦК разъясняет, что такая политика в корне неправильна. ЦК указывает, что политика партии состоит не в голом раскулачивании, а в развитии колхозного движения, результатом и частью которого является раскулачивание. ЦК требует, чтобы раскулачивание не проводилось вне связи с ростом колхозного движения, чтобы центр тяжести был перенесен на строительство новых колхозов, опирающееся на действительно массовое движение бедноты и середняков. ЦК напоминает, что только такая установка обеспечивает правильное проведение политики партии»[491].

Установки и директивы вроде бы были правильные и призывали к тому, чтобы местные партийные организации и направляемые ими органы советской власти проявляли гибкость и необходимую меру осторожности при проведении коллективизации. Однако в самой резолюции ЦК и в директивных письмах содержалось внутреннее противоречие, поскольку во главу угла было поставлена необходимость решительной борьбы против попыток сдержать развитие процесса коллективизации. Оговорки относительно того, чтобы не использовались методы декретирования как-то тонули в общей атмосфере эйфории и радостного упоения успехами. И, как часто бывало в то время, общая атмосфера грандиозности происходящего процесса многим затуманивала глаза. К этому следует присовокупить и чрезвычайно распространенное в то время (да и не только в то время, но и вообще) стремление многих партийных функционеров продемонстрировать свое рвение и отрапортовать перед начальством о досрочном выполнении поставленных задач.

Возникает вопрос: мог ли Сталин, как и вообще все руководство страны, предвидеть подобный оборот событий? Не только могли, но и были обязаны сделать это. Едва ли есть основания думать, что Сталин и руководство партии в целом не были в должной мере осведомлены о масштабах недовольства на селе. Достаточно привести пассаж одного из писем анонимного автора, адресованного власть предержащим. Вот что говорилось в нем:

«Уважаемые товарищи, вот 13 лет вы производите всевозможные эксперименты с населением России, — вы гноите его голодом, холодом, бесправием, вы держите его в условиях террора и издевательства. Ваши охранки новейшей формации полны ни в чем не повинными людьми. И вот хотим мы вас спросить: знаете ли вы чувства масс к вам? А чувства эти к вам полны озлоблением, ненавистью и отвращением. Что касается до Сталина, Молотова, Кагановича, то их рабочий и крестьянин иначе и не называет, как «тифлисской обезьяной» (Сталина), «каменной жопой» (Молотова) и «пердеем пердеичем» (Кагановича). Эти клички вошли в постоянность и приобрели для них характер собственных имен, определяющих всю ценность их для масс. Пройдите инкогнито в городах (от Москвы до Владивостока), по деревням всей Республики и послушайте, как честит матом вас рабочий и крестьянин! Кроме «сволочи», «бандиты» вам имени нет! Эксплуататоры, жулики, лгуны! И сколько бы вы ни тратили народных денег на содержание своей клоачной прессы, прославляющей ваши мерзкие имена, никогда вы не введете в обман тех, над которыми вы теперь царствуете. Те идеалы, ради которых народ пошел за вами, оказались призраком. Вместо свободы слова — он получил ОГПУ с его казематами, перед которыми бледнеют Александровские равелины Петропавловки. Шпик на шпике, филер на филере — вот чем держитесь вы на своем престоле. Свобода выборов в советы оказалась дополнением общего издевательства над народом. Вы винтовкой и равелинами и застенками ГПУ создали такое положение, что Сталины и Кагановичи сами себя выбирают. Попробуйте-ка голосовать против — и ячейка, это своего рода жандармская сволочь, под покровом коммунистической мантии, покажет тебе кузькину мать»[492] .

Конечно, приведенное письмо написано явным и озлобленным противником Советской власти и по нему нельзя судить об общих настроениях, доминировавших в стране, и особенно на селе. Но наличие растущего общего недовольства методами коллективизации и даже самой коллективизацией — факт очевидный и неоспоримый. Я приведу еще одну выдержку — на этот раз из коллективного письма крестьян, адресованного главе Советского правительства А.И. Рыкову: «С землей как поступает Советская власть? Насильно заставляет идти в коллективы, а если не желает тот или иной хозяин, то его лишают земли. А самый вернейший способ [справиться] с ним — сажают в ГПУ, а там маринуют его целыми годами ни за что и ни про что. Разве в начале революции так говорилось?! Любой гражданин получай землю и работай на ней, а теперь хочешь не хочешь, а иди в коллектив, а сказать что-либо против коллектива посмей!? Так покажут, где раки зимуют или где Макар телят загоняет. Разве это такой свободы мы хотели и ждали? А где же свобода слова и печати, про какую нам пели все социалисты, в том числе и Ленин? Нет, тов[арищ] Председатель, не то крестьянам нужно… Если же Советская власть не изменит своего направления, то будет очень плохо, ибо крестьяне уже начинают друг друга резать, а когда сойдемся в коллектив, то гораздо будет хуже. Тогда наверняка перережемся, потому что не привыкши к жизни казарменной. Каждый старается для себя работать, а следует мое Государству отдавать, чуть не возвращаться к барщине. Мы очень рады, что от барщины избавились, а вдруг Советская власть нам ее навязывает обратно. Разве это по справедливости делается?» [493].

Приведенные отрывки из писем звучат как крик души. Они несут в себе заряд большой эмоциональной силы. Кстати, были и письма, в которых выражалось требование вспомнить завещание Ленина и снять Сталина с поста генсека. Так, на имя председателя ЦИК М.И. Калинина один коммунист, не пожелавший открыть свою фамилию, писал буквально следующее:

«Вы, соратник Ленина, разве не видите, что разогнан Ленинский ЦК и мы пляшем лезгинку. Массы возлагают на вас надежду. Не способствуйте разложению партии. Разве вы забыли Ленинский завет о Сталине? Мы — массы — ведь знаем кое-кто его, хотя и молчим пока. Нас заставляют голосовать и принимать парадные резолюции, а вы там, наверно, считаете это за чистую монету. Да только ли нас заставляют: ведь 3 членам Политбюро запретили говорить иначе, чем думает Сталин. Нам, смертным, тут и пикнуть нельзя. Подумайте. История не простит вам, если погубите партию.

22 мая 1929 г[ода]. Голоса масс»[494].

Но Сталин, проводя свою линию, едва ли всерьез принимал во внимание всякого рода сантименты, в том числе и послания, обличавшие его лично. Собственно, вся его политика в целом (а не только в вопросах коллективизации) характеризовалась жесткостью и железной последовательностью в достижении поставленных целей. Какие-либо соображения гуманного свойства играли более чем скромную роль. Если они вообще играли какую-либо роль. Есть достаточные основания согласиться с известным советологом Л. Шапиро, который, касаясь, так сказать, гуманных, человеческих аспектов процесса коллективизации, замечал: «Сталин не испытывал подобных сомнений и не ставил себе никаких преград; он готов