капиталистических стран. Можно сказать, что Сталин долгое время находился в плену ортодоксальных идей пролетарского интернационализма. Однако суровые факты действительности не могли не действовать на него отрезвляюще. Постепенно в ходе развития самой жизни ему приходилось все в большей мере убеждаться в том, что, как говорится, на бога надейся, но сам не плошай. То есть, надейся на пролетарскую солидарность трудящихся с Советским Союзом как на один из факторов упрочения общих международных позиций государства, но самое главное заключается в укреплении и всемерном развитии собственной мощи Советской страны, ее промышленного, сельскохозяйственного, оборонного потенциала, в развитии науки и техники. Словом, не какие-то внешние силы, а лишь собственные силы способны обеспечить дело успешного строительства нового общественного строя и гарантировать безопасность государства от внешней агрессии.
Касаясь проблем внутреннего развития страны, Сталин нарисовал в целом, если не отрадную, то в целом благоприятную картину. Он с явным удовлетворением констатировал, что рабочие и крестьяне живут у нас в общем не плохо, смертность населения уменьшилась по сравнению с довоенным временем на 36% по общей и на 42,5% по детской линии, а ежегодный прирост населения составлял около 3 миллионов человек
Особенно опрометчивым было следующее заявление Генерального секретаря:
Как говорится, слово не воробей: вылетит — не поймаешь. Особенно это касается столь авторитетных заявлений, прозвучавших с самой высокой трибуны. Если бы Сталин мог заглянуть на год- другой вперед, то, видимо, поостерегся бы от приукрашивания реального положения, а тем более жизненного уровня основных масс населения и вопросов снабжения основными продовольственными товарами. Видимо, это, по существу, беспочвенное обещание ему припоминали не раз те, кто выстаивал огромные очереди, чтобы получить по карточкам довольно мизерные нормы продуктов, не говоря уже о промтоварах, которых катастрофически не хватало.
Разумеется, первостепенное внимание в своем докладе он уделил анализу главных особенностей переживаемого периода, не оставив без рассмотрения трудности, стоявшие перед страной. Корни этих трудностей, по его словам, являются трудностями реконструктивного периода, а потому они коренным образом отличаются от трудностей восстановительного периода. Если при восстановительном периоде речь шла о загрузке старых заводов и помощи сельскому хозяйству на его старой базе, то теперь дело идёт о том, чтобы коренным образом перестроить, реконструировать и промышленность, и сельское хозяйство, изменив их техническую базу, вооружив их современной техникой.
Это значит, что перед Советским государством стоит задача перестройки всей технической базы народного хозяйства. А это требует новых, более солидных вложений во все отрасли экономики, новых, более опытных кадров, способных овладеть новой техникой и двинуть её вперёд.
Не удивительно, что одну из главных причин переживаемых трудностей генсек отнес на счет классовых врагов, общими мазками обрисовав формы их противодействия социалистическому строительству. Определенной новацией в постановке вопросов классового противостояния явилось то, что акцент был сделан на вредительстве, как одной из не сходивших со страниц газет тем. Прошедшие накануне процессы (промпартии и др.), а также новые, которые еще предстояло провести, делали эту тему особенно актуальной.
Сталин изменил бы своим непоколебимым взглядам, если бы не увязал рост внутренней напряженности в стране и обострение форм противостояния в самом обществе с происками зарубежных сил. Вообще при всяком удобном и неудобном случае сталинское руководство подчеркивало необходимость повышенной бдительности ввиду существования капиталистического окружения. Сопротивление отживающих классов происходит не изолированно от внешнего мира, а встречает поддержку со стороны капиталистического окружения.
Не мог оставить генсек вне поля зрения и вопросы борьбы с уклонами в партии. Хотя на предшествовавших съезду пленумах ЦК правые и сочувствовавшие им потерпели сокрушительное фиаско, Сталин не считал, что эту страницу пора, наконец, закрыть. Я уже касался причин того, почему он и после разгрома той или иной оппозиционной группировки неизменно подчеркивал, что опасность с их стороны не стала достоянием истории. Здесь стоит оттенить одну мысль — Сталин в преддверии новых обострений положения в стране считал крайне важным и абсолютно обязательным подтвердить историческую необходимость и политическую неизбежность борьбы, которую он вел против группы Бухарина. Он говорил:
Вообще надо заметить, что на съезде царила не только атмосфера всеобщего «одобрямс», но и имели место довольно серьезные критические высказывания, особенно по конкретным вопросам практической работы. Это, как говорится, была старая большевистская традиция, отступать от которой в тот период никто, в том числе и сам Сталин, не собирался. Напротив, обилие конкретных критических замечаний, в том числе и прежде всего в адрес промышленных ведомств и местных партийных и советских органов, должно было, по замыслам генсека, продемонстрировать подлинно демократический, открытый для любой критики, характер обсуждения вопросов. Однако пределы и границы критики имели четкие границы, преступить которые означало оказаться в лагере антипартийных элементов, тех, кто ставит под сомнение генеральную линию, олицетворяемую Сталиным. Уже сам по себе этот факт говорил о серьезном изменении общей атмосферы в партии в сторону показной, демонстративной и декоративной демократии.
Естественно, что на съезде не могли не выступить и представители потерпевшего поражение правого блока. Нельзя сказать, что их выступления отличались особой искренностью и чистосердечием. Скорее наоборот: они как бы выполняли роль кающихся грешников, хотя и решительно протестовали против самого этого термина. В этом отношении весьма любопытна речь М. Томского — человека прямого и искреннего, что подтверждали почти все, знавшие его лично. Я приведу довольно обширную выдержку из его речи, поскольку она в концентрированном виде служит как бы зеркалом, отразившим торжество Сталина — сокрушителя оппозиции. Одновременно эта речь передает атмосферу, господствовавшую на съезде. Итак, М. Томский заявил:
«Товарищи, прежде чем выйти на эту трибуну, я задавал себе неоднократно вопрос, чего собственно ждет от нас партия и чем мы виноваты перед партией, имея в виду то, что мы были руководителями известной вам так называемой правой оппозиции. Неправильно было бы, если бы после длительного периода внутрипартийной борьбы, в частности я, выступая на этой трибуне, попытался бы оправдать эту борьбу или попытался бы оправдать свои ошибки. Это было бы негоже. Это было бы неправильно. Всякий
