Итак, главный, архиважнейший вопрос — это вопрос о том, кто будет стоять у руля руководства. Оппозиция начала наступление способом, крайне редко встречавшемся в практике большевистской партии. В противовес отчетному докладу Сталина она представила свой содоклад, с которым выступил Зиновьев. Я не стану задерживаться на этом содокладе. Скажу лишь, что он был весьма бледным и малоубедительным, повторяя в суммированном виде все прежние критические замечания в адрес ЦК. Гораздо больший интерес вызвали выступления ведущих представителей «новой оппозиции», которые высказывались откровенно и раскрыли, по существу, все свои карты, поскольку понимали, что другого такого форума для изложения своей платформы они уже не получат.
Квинтэссенция требований оппозиции содержалась в предложении сместить Сталина с поста Генерального секретаря. Наиболее четко и откровенно его выразил Каменев. Свою обширную речь он закончил следующим пассажем: «И, наконец, третье. Мы против того, чтобы создавать теорию «вождя», мы против того, чтобы делать «вождя». Мы против того, чтобы Секретариат, фактически объединяя и политику и организацию, стоял над политическим органом. Мы за то, чтобы внутри наша верхушка была организована таким образом, чтобы было действительно полновластное Политбюро, объединяющее всех политиков нашей партии, и вместе с тем, чтобы был подчиненный ему и технически выполняющий его постановления Секретариат. (Шум) Мы не можем считать нормальным и думаем, что это вредно для партии, если будет продолжаться такое положение, когда Секретариат объединяет и политику и организацию и фактически предрешает политику. (Шум) Вот, товарищи, что нужно сделать. Каждый, кто не согласен со мной, сделает свой вывод. (Голос с места: «Нужно было с этого начать».) Это право оратора начать с того, с чего он хочет. Вам кажется, следовало бы начать с того, что я сказал бы, что лично я полагаю, что наш Генеральный секретарь не является той фигурой, которая может объединить вокруг себя старый большевистский штаб. Я не считаю, что это основной политический вопрос. Я не считаю, что этот вопрос более важен, чем вопрос о теоретической линии. Я считаю, что если бы партия приняла (Шум) определенную политическую линию, ясно отмежевала бы себя от тех уклонов, которые сейчас поддерживает часть ЦК, то этот вопрос не стоял бы сейчас на очереди. Но я должен договорить до конца. Именно потому, что я неоднократно говорил это т. Сталину лично, именно потому, что я неоднократно говорил группе товарищей-ленинцев, я повторяю это на съезде: я пришел к убеждению, что тов. Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского штаба. (Голоса с мест: «Неверно!», «Чепуха!», «Вот оно в чем дело!», «Раскрыли карты!». Шум. Аплодисменты ленинградской делегации. Крики: «Мы не дадим вам командных высот», «Сталина! Сталина!». Делегаты встают и приветствуют тов. Сталина. Бурные аплодисменты… Крики: «Вот где объединилась партия. Большевистский штаб должен объединиться».)
Голоса с мест. Да здравствует тов. Сталин!!! (Бурные, продолжительные аплодисменты, крики «Ура»! Шум.)
Председательствующий. Товарищи, прошу успокоиться. Тов. Каменев сейчас закончит свою речь.
Каменев. Эту часть своей речи я начал словами: мы против теории единоличия, мы против того, чтобы создавать вождя! Этими словами я и кончаю речь свою. (Аплодисменты ленинградской делегации.)
Голос с места. А кого вы предлагаете?
Председательствующий. Объявляю 10-минутный перерыв[169].
Накал страстей, как в драмах Шекспира, в которых тема обладания властью также занимает не последнее место. И антрактов в этой борьбе на съезде не было: нельзя же принимать за такие антракты 10 -минутные перерывы в заседаниях!
О тактике Сталина в развертывавшихся баталиях я уже упоминал выше. Он выбрал себе амплуа миротворца, заботящегося, с одной стороны, об интересах правильной генеральной линии, а, с другой, — о том, чтобы его не сочли слишком кровожадным, нацеленным на политическое уничтожение своих соперников или же их оттеснение на задний план. Не случайно в своем заключительном слове генсек счел необходимым высказаться против «кровожадных» устремлений оппозиции в отношении всех провинившихся в проведении политической линии партии. Сталин достаточно определенно дал понять, что он решительно выступает против того, чтобы допустившие политические ошибки лидеры подвергались, так сказать, политическому остракизму. И чтобы как-то сбалансировать свое, на первый наивный взгляд, безграничное терпение и миролюбие, счел необходимым добавить: «Мы не либералы. Для нас интересы партии выше формального демократизма»[170].
Да, Сталина при всем желании трудно было отнести к числу либералов вообще и во внутрипартийных отношениях в особенности. В этом никто не сомневался и не строил себе никаких иллюзий. Оппозиция в своей тактике решила опереться на бывший в то время весьма высоким авторитет вдовы Ленина Н.К. Крупской, чтобы подкрепить таким своеобразным путем свои критические замечания в адрес большинства, поддерживавшего генсека. Ведь в сознание каждого партийца на протяжении всего времени усиленно внедрялась мысль о том, что принятое большинством решение является истинным и сомнению не подлежит. Крупская, несколько месяцев до того примкнувшая к оппозиции (то ли по принципиальным соображениям, то ли в силу личной неприязни к Сталину), выступила на съезде с весьма показательной речью — она попыталась разрушить этот догмат большевизма.
Вот квинтэссенция ее выступления: «Каждый большевик считает постановления съезда для себя обязательными. Но, товарищи, мы не должны становиться на такую точку зрения, на какую становятся некоторые английские юристы, которые повторяют народную поговорку, существующую в Англии: «Парламент может постановить все, он может даже постановить, чтобы женщина стала мужчиной». Иронии этой поговорки английские юристы не поняли. Они ее приводят обыкновенно, как указание на всемогущество английского парламента. Для нас, марксистов, истина — то, что соответствует действительности. Владимир Ильич говорил: ученье Маркса непобедимо, потому что оно верно. И наш съезд должен озаботиться тем, чтобы искать и найти правильную линию. В этом — его задача. Нельзя успокаивать себя тем, что большинство всегда право. В истории нашей партии бывали съезды, где большинство было неправо. Вспомним, например, стокгольмский съезд. (Шум. Голоса: «Это тонкий намек на толстые обстоятельства».) Большинство не должно упиваться тем, что оно — большинство, а беспристрастно искать верное решение. Если оно будет верным… (Голос: «Лев Давидович, у вас новые соратники»), оно направит нашу партию на верный путь. Нам надо сообща искать правильную линию»[171].
Опасаясь, видимо, что слова столь уважаемого члена партии, какой была Крупская, могут нанести ущерб интересам борьбы против оппозиции, Сталин выпустил на трибуну другую родственницу Ленина — М.И. Ульянову, суть выступления которой сводилось к единственной цели — фактически дезавуировать заявление Крупской. М.И. Ульянова в своей речи оттенила следующую мысль: «Товарищи, я взяла слово не потому, что я сестра Ленина и претендую поэтому на лучшее понимание и толкование ленинизма, чем все другие члены нашей партии. (Аплодисменты) Я думаю, что такой монополии на лучшее понимание ленинизма родственниками Ленина не существует и не должно существовать». Но то, что она сказала дальше, очевидно, не соответствовало замыслам генсека: «Тов. Сталин был совершенно прав, когда в своем докладе указал на то, что кадры нашей партии растут в идейном отношении. Я бы сказала, что они необычайно выросли за последние два года. После смерти Ленина все, что есть лучшего в нашей партии, бросилось изучать его богатое литературное наследие, ибо товарищи поняли, что с уходом Ленина у нас нет другого человека, которому можно было бы так безгранично верить, на которого можно было бы так всецело надеяться, как на такого истинного вождя пролетариата, каким был Ленин, — вождя, который появляется лишь раз за многие столетия»[172].
Конечно, в тот период Сталин и не претендовал на то, чтобы быть единственным вождем, он не примерял на себя тогу Ленина. Но ему не могло понравиться и замаскированное противопоставление генсека усопшему вождю, смутно улавливавшееся в речи М.И. Ульяновой. И определенным отражением, пусть и не столь явным и обнаженным, стало замечание Сталина в отношении Крупской, сделанное на съезде: «А чем, собственно, отличается тов. Крупская от всякого другого ответственного
