Еще десятилетие тому назад постановка вопроса о возможности жизни после смерти в медицинских научных кругах считалась не корректной. Сегодня же в Институте Человека Росийской Академии Наук (директор, академик И.Т.Фролов) разработана программа фундаментальных научных исследований в рамках проблемы человековедения, один из разделов которой посвящен именно этой теме.
Проблема жизни, смерти, бессмертия относится к числу вечных тем. Теологи, философы, антропологи, культурологи, а также специалисты других направлений многие тысячилетия пытаются разрешить ее. Но толчком к возобновлению интереса к этой проблеме в медицинском мире стали вышедшие в 1975 и 1977 годах книги доктора философии и психолога врача Раймонда А. Моуди «Жизнь после жизни» и «Размышления о жизни после жизни», в которых он впервые, как профессионал, описал динамику психического состояния лиц, перенесших клиническую смерть.
О переживаниях умирающих было известно очень давно. Писатели, философы, поеты, теологи описывали изменение ментального состояния лиц, соприкоснувшихся со смертью. Однако Моуди открыл новую страницу в изучении резервных возможностей человеческого организма и сделал попытку с научной точки зрения подойти к одной из вечных проблем возможности «жизни после смерти».
В этих книгах он анализировал данные о трех группах людей:
• переживания людей, у которых врачи констатировали смерть (т.е., перенесших состояние клинической смерти)
• отчеты пациентов, которые были на грани физической смерти в результате несчастных случаев и ранений
• отчеты людей, которые были у смертного одра умерших, рассказавших им о своих переживаниях на пороге смерти.
Интересно, что идея изучения этой проблемы появилась у него еще в студенческие годы, когда в 1965 году он услышал на лекции рассказ профессора философии о собственном опыте умирания и его воспоминания о периодах клинической смерти. Через несколько лет необразованная, пережившая клиническую смерть старая женщина описала ему практически те же переживания, о которых говорил профессор.
Моуди собрал данные о 150 лицах, причем более 50 человек из первой и второй группы были подробно опрошены лично автором, специалистом в области медицины и психологии. Большая часть опрошенных сожалела о том, что они не могут передать то особое чувство, которое они испытали при помощи человеческого языка.
Анализ рассказов умирающих позволил Моуди описать типичную схему последовательности субъективных переживаний пациентов, переживших клиническую смерть. Больные слышали отдельные фразы или же целые диалоги медицинского персонала, обсуждающих их состояние. Многие из них ощущали мир и спокойствие, слышали странные звуки (шумы, жужжание, щелчки, рев, звон, свист, хлопки), перезвон колокольчиков, «волшебную музыку». Необычайно часто пациенты описывали ощущение полета сквозь темное закрытое пространство (воронку, пещеру, туннель, цилиндр, долину, желоб или сточную трубу). После этого многие пациенты переживали явления выхода из своего физического тела и отделение от него, то есть декорпорацию. В этот период перед ними проходила вся жизнь, многие встречались с покойными родственниками и друзьями, с невиданным ранее «Светящимся существом», от которого исходила особая любовь и душевная теплота. Далее во многих сообщениях описывалось чувство достижения границы или предела и ...возвращение.
Отношение к возвращению было различным: от сожаления до благодарности. Особое сожаление о своем возвращении высказывали люди, встретившиеся со «Светящимся существом». Опыт соприкосновения со смертью практически всегда оказывал влияние на дальнейшую жизнь человека. Французский психиатр Патрик Дьюаврин, изучавший лиц, перенесших клиническую смерть, отмечает изменение мировоззрения этих пациентов: у них появляется интерес к философской и духовной литературе, меняется иерархия ценностей, кардинально изменяется отношение к жизни и смерти. Они стали ценить каждый прожитый день и то что происходит «здесь и сейчас». Эти люди становятся более уравновешеными, умиротворенными, употребляют меньше алкоголя и лекарственных препаратов, чем до болезни, многие события в жизни приобретают для них особую значимость. В психиатрии этот феномен известен под названием «вновь приходящего опыта». Его вызывали экспериментальным путем, пропуская ток через введенные в мозг электроды.
Ярким примером переживания необычного состояния сознания является описанный в автобиографии эпизод из жизни швейцарского психолога, психиатра и психотерапевта Карла Густава Юнга, который он изложил в книге «Воспоминания, сновидения, размышления» (1994).
«В начале 1944 года я сломал ногу, после чего со мной случился инфаркт. Когда я лежал без сознания, у меня был бред и видения, — должно быть, это началось, когда я находился на пороге смерти: мне давали кислород и вводили камфору. Картины были столь ужасны, что мне уже казалось — я умираю. Моя сиделка потом говорила мне: „Вы были как будто бы окружены светом“. Подобные явления иногда наблюдают у умирающих. Я достиг какого–то предела, и не знаю, был ли это сон, или экстаз. Во всяком случае, со мной начали происходить очень странные вещи.
Мне казалось, что я нахожусь высоко в небе. Далеко внизу, в чудесном голубом свете, я увидел земной шар. Я видел материки, окруженные темно–голубым пространством океана. У ног моих лежал Цейлон, впереди – Индия. В мое поле зрения попадала не вся земля, но ее округлая форма отчетливо раэличалась, и серебристые контуры ее блестели сквозь этот чудесный голубой свет. Во многих местах шар казался пестрым или темно–зеленым, как оксидированное серебро. Слева вдали широкой полосой протянулась красно–желтая Аравийская пустыня, казалось, будто серебро принимает там золотисто– красный оттенок. Еще дальше я видел Красное море, а далеко–далеко сзади, „в крайнем левом углу“ я смог различить краешек Средиземного моря. Мой взгляд был направлен главным образом туда. Остальное все было неотчетливо. Я видел также снежные вершины Гималаев, но они были скрыты туманом. „Вправо“ я не смотрел вовсе. Я знал, что собираюсь отправиться куда–то далеко от земли.
Потом уже я узнал, как высоко нужно находиться, чтобы видеть такое огромное пространство: на полуторатысячеметровой высоте! Земля с такой высоты – самое удивительное и волшебное зрелище из всего, что я когда–либо видел.
Но через некоторое время я отвернулся. Я стал, скажем так, — спиной к Индийскому океану и лицом к северу. Но потом мне показалось, что я повернулся к югу. Нечто новое возникло в моем поле зрения. В некотором отдалении я увидел огромный темный камень, похоже, это был метеорит величиной с дом, а может и больше. Как и я, он парил в космосе.
Похожие камни я видел на побережье Бенгальского залива. Это был темный гранит, который идет на постройку храмов. Мой камень был из такого гранитного блока. В нем был вход, и он вел в маленькую прихожую. Справа от входа на каменной скамейке сидел в позе лотоса черный индус. Он был весь в белом, и он был совершенно неподвижен. Он ожидал меня. Две ступеньки вели сюда. Слева, на внутренней стене, находились храмовые ворота. Я увидел множество крошечных отверстий–углублений, каждое было наполнено кокосовым маслом, и в каждом стоял горящий фитиль. Они окружали дверь, образуя кольцо ярких огней. На самом деле я однажды уже видел это, в храме Святого зуба, в Канди (Цейлон), дверь в храм была окружена несколькими рядами масляных ламп.
Когда я приблизился к ступенькам, со мной случилась странная вещь: у меня возникло чувство, что все, что было со мною прежде – все это сброшено. Все, что я планировал, чего желал и о чем думал, вся эта фантасмагория земного существования вдруг спала или была сорвана, и это было очень больно. И все же что–то осталось: все, что я когда–либо пережил или сделал, все, что со мною случалось – все осталось при мне. Я мог бы сказать: это было со мной и это был я. Это было то, что меня составляло, это была моя история, и я чувствовал, что это и есть я. „Я — и это все, что со мною происходило, и все, что я совершил“. – Этот опыт принес мне ощущение крайнего ничтожества и — в то же время — великой полноты. Не было более ничего, в чем бы я нуждался или чего бы я желал — ведь я уже прожил все, чем я был. Сперва мне казалось, будто во мне что–то уничтожено, будто у меня что–то отнято. Но потом это прошло бесследно. Я не жалел о том, что у меня отнято. Наоборот: со мною было все, что меня составляло, и ничего другого у меня быть не могло.
Но меня занимало и нечто иное: когда я приблизился к храму, у меня возникла увренность, что я
