В 1924 году Бахмут переименовали в Артемовск.
Именно в Артемовске, расположенном в центре Донбасса, разместилось объединение Донуголь. Сюда и прибыла в апреле 1932 года бригада газеты «Правда». Первая встреча — с заместителем управляющего Е. Т. Абакумовым. Вот как описывают ее журналисты: «Невысокого роста, коренастый человек с глубоко сидящими живыми глазами, светящимися иронией. Железное рукопожатие одубелыми пальцами. Низкий хрипловатый голос, временами мурлыкающий.
— Правдисты?! — сказал и хитро улыбнулся. — Будем громить? Будем вдар-рять?.. Перцу-горчицы запасли для нас?» Позже правдисты убедились, что Егор Трофимович на редкость душевный и заботливый человек, прекрасный организатор. Позже Абакумов возглавлял Метрострой, был заместителем наркома угольной промышленности.
Для иронии одного из руководителей Донугля основания были: Донбасс отставал. Квартальный план завален. Анализ показал, что треть механизмов в шахтах бездействует. Внутришахтный транспорт запущен. Велики междусменные простои. Отсюда и текучесть кадров.
— Если наглядно, — сказал Абакумов, — то два человека добывают меньше одной тонны угля в сутки. Такая вот реальность…
И порекомендовал побывать на горловской шахте № 1, где много ударников, есть среди них и известные по всему бассейну, скажем, Изотов и Артюхов. Но есть и лодыри, саботажники. Назвал завшахтой Хлопонина «угольным волком», сам усмехнулся такому нелепому прозвищу, добавил, что и волка ягнята обводят. Нет пока должной дисциплины в забоях, организованности, велика расхлябанность. Так один из правдистов попал на шахту № 1.
Подробности эти весьма важны, поскольку находятся в прямой связи с будущей громкой славой Изотова, началом целого движения в стране, впервые в мире названного по имени рядового рабочего- углекопа.
Горловка переживала вторую молодость. Благоустройство поселка началось еще в 20-е годы. В оперативной листовке, выпущенной в те годы совместно редакциями многотиражки «Механизированный забой» и городской газеты «Кочегарка» в помощь пропагандистам, говорилось:
«До революции шахта имела всего 390 домов, почти половина из них была таких, как сейчас брошенные под терриконом. В 1924 году построена новорудничная колония (143 дома в 286 квартир). В 1930 году построена еще одна колония — 95 домиков и 380 квартир. Выстроено 10 трехэтажных домов с 360 квартирами». Приводились эти факты с чувством большой гордости за свой поселок, который в 1932 году получил официальный статус города. И люди, главное люди, на глазах преображались. Вечерами под гармошку пели новые частушки участники художественной самодеятельности:
Или:
Появился в Горловке и театр, и эстрадные площадки в парке, и многое другое, о чем рассказ впереди.
С начала 30-х годов сносились избы в «шанхаях», «нахаловках», «собачевках», строились новые кварталы домов, разбивались скверы. Омолаживалась и старая Корсуньская копь-шахта № 1. Начавшаяся здесь реконструкция предусматривала переход на электровозную откатку во всех основных подготовительных выработках, установку мощных компрессоров, применение на крутых пластах отбойных молотков. А пока Изотов делал по две и три крепи за смену. Сделать «одну крепь» означало вырубить три кубометра угля и закрепить выработанное пространство. Три кубометра — это пять тонн, или семь вагонеток. Так что за смену Изотов порой нагружал больше 20 вагонов, и Денисенко шутливо разводил руками в клети, когда поднимались на-гора, восхищался: «Хлопцы, чи это врубмашину затягнули в третий уступ? Так, значит, то Никита вместо врубовки працюет».
В честь кумачового Первомая ударники становились на трудовую вахту. Коммунисты-забойщики взяли обязательство выполнить по две нормы за смену. Парторг аккуратно в книжечку фамилии всех ударников- беспартийных записал, тоже на две нормы их уговорил.
— А мне четыре запиши, — попросил Изотов, поглаживая гладкую ручку обушка. — Веселое у меня что-то настроение.
— Чего — четыре? — переспросил Стрижаченко.
— Крепи, конечно.
— Так это же, парень, двадцать тонн! — вопросительно уперся в него взглядом парторг. — Веселое настроение, говоришь? Может, шутишь?
— Ну это ты зря, Игнатыч, — недовольно сказал Изотов, хмурясь и натягивая кепку на лоб. — Сказал — дам четыре, значит, будет четыре. Пиши!..
Утром в нарядной шахты появилась «молния»: «Товарищи шахтеры! Забойщик Н. Изотов нарубил за ударную смену 20 тонн угля, выполнив норму на 400 %. Равняйтесь на т. Изотова». В нарядной шумно, весело. «Ай да Никифор!.. Право слово — врубмашина… Ну и Никиша…» — раздавались возгласы. Крутит головой Изотов, не нравятся ему такие шуточки. Вроде бы и поздравляют, а с другой стороны, и насмешки чувствуются. Дергает он за широкий козырек кепки, недовольно бросает:
— Да при чем здесь сила?
— Как это — при чем?
— На Ваську Окунева гляньте, — не сдается Изотов. — Ему в цирке рельсы на груди гнуть надо. Ей- богу, сразу бы в люди вышел. Зато в забое одну крепь с натугой дает. Так? Чего ты, Давиденко, за дверь прячешься? Иди сюда, сними тужурку.
— Это еще зачем? — испуганно протянул широкогрудый забойщик, отодвигаясь на всякий случай к спасительному выходу.
— Мускулы свои покажи народу. Тебе впору с самим Иваном Поддубным схватиться, а ты не всегда норму даешь. Правильно я говорю, мужики?
— Правильно… Верно сказал… Лодыри они первущие… — раздались одобрительные выкрики. — Молодец, язви тебя в пятку, умыл их…
— То-то, понимать надо, что одной силой уголь не возьмешь, — удовлетворенно заключил Изотов. — Вот мой ученик, — продолжал он, обнимая за плечи стоявшего рядом с ним худощавого парня. — Из деревни приехал, неделю я его в уступе гоняю. Вдумайтесь, парень неделю на шахте, а уже сам крепь дает за смену.
— Не-е, не гоняешь ты меня, дядя Никифор, а показываешь, — отозвался смущенно парень. — С охотой и делаю…
— В умении все дело. А-а, ученых учить — только портить, сами все знаете.
— Знают, да не все, — вмешался в разговор вездесущий Стрижаченко. Где серьезный разговор — он
