тут как тут. — Неученых у нас хватает. Надо бы тебе, Изотов, выступить на рабочем собрании, раскрыть свои секреты.
— Нет никаких секретов. И говорить я не дюже обучен.
— В мастерстве всегда есть секреты, — не согласился парторг. — Это и приемы труда, и особенности рабочего места. Раньше свои секреты мастера только самым близким открывали, в роду хранили.
— Ну а теперь все мы в родстве состоим, — поддержал Денисенко. — Давай, Никита, не скромничай.
Но так случилось, что аудиторией забойщика Изотова стала вся страна. 11 мая 1932 года «Правда» напечатала письмо Н. Изотова «Как я работаю», в котором рядовой горняк горловской шахты № 1 по- государственному поставил вопросы о взаимопомощи и распространении передового опыта.
«Говорят: «Изотов — сильный, Изотов — крепкий, поэтому он так хорошо работает». Чепуха! Не в силе дело. Одной силой не возьмешь… Многие думают, что техникой надо овладевать, только работая на машине. Они делают ошибку… Скажу без хвастовства: я даю большую выработку потому, что овладел техникой дела…»
И далее подробно расписал технологию углевыемки на своем рабочем месте:
«Вот так я работаю. Никакого тут «секрета» нет. Каждый забойщик может достигнуть моих успехов. Стоит только научиться подходить к углю, а не рубить сплеча, как это делают многие. Еще одно хочу отметить: у нас 6-часовой рабочий день, но многие забойщики фактически только 3–4 часа работают в уступе. Я же сижу в забое в среднем 5 часов. На приход и уход с уступа я затрачиваю не больше часа. Когда я прихожу и вижу, что мне угрожает простой из-за нехватки леса, я лучше затрачу полчаса на то, чтобы пригнать к себе в уступ лес, чем потом час-два сидеть без леса и ругать на чем свет стоит лесогонов. Я стараюсь заполнить, уплотнить свой рабочий день, не растрачивая времени, дорогого и для меня и для государства. Если на нашей шахте и на всех шахтах каждый забойщик полностью использует свое рабочее время, он сделает намного больше, чем делает теперь, и наша страна получит дополнительные тысячи тонн угля».
В письме в редакцию ударник не только щедро делился своим профессиональным опытам, но и взволнованно обращался к трудовому народу с призывом помочь отстающим добиться общего подъема.
Смену на шахте называют «упряжкой». Не зря называют. Нет легкой работы под землей, и сколько бы ни было в забоях техники, за каждую тонну «солнечного камня» надо, что называется, попотеть. Четыре раза в сутки на шахте пересменка. Те, кому предстоит спускаться в забои, собираются в нарядных, десятник закончившейся смены рисует сменщику эскиз лавы, рассказывает, в каких уступах сколько «коньков» дали, как ведет себя кровля. Здесь же бригады получают задания на смену. Ну а те, кто выехал в широкой металлической клети на-гора, торопятся домой — хотя и построили на шахте баню, но немало горняков идет в спецовке, с перепачканным угольной пылью лицом домой, где ждет благоверная с ведрами кипятку. Ох, всласть поплескаться в широком корыте, потом досуха, чтобы коло горела, вытереться, сесть на крылечке, закурить «законную» папироску. Идут мимо люди, здороваются, лишних вопросов не задают, понимают: после шахты человеку отдохнуть надо, вот так у земли посидеть, закатным солнцем полюбоваться.
В тот погожий майский день многие забойщики, крепильщики, лесогоны собрались после смены в нарядной. Те собрались, у кого сердце жгло позором за отставание, за рогожное знамя, что продолжало висеть у ламповой. Шахту быстро облетела весть, что Изотов в «Правде» с критикой выступил. Вот это событие и потянуло людей в нарядную после упряжки. Одни уже прочитали газету, другие допытывались, о чем это Изотов написал.
— Да о чем? — сердито сказал забойщик Денисенко. — О работе нашей. Стыд не дым, а глаза мне, например, ест, жгет даже. Говорим больше, словами разбрасываемся. А лучше бы вместо каждого слова — тонну уголька. Глядишь, вышли бы из прорыва.
Шум, гомон привлекал все новых людей в нарядную участка. Были и такие, что недовольно кричали: «Чего он, самый умный? Вроде мы без него не знаем, как обушок в руках держать. Написать легче, чем уступ срубить».
— Ну уж это ты брешешь, — перебил говоруна Денисенко. — Никишу в этом не упрекнешь. Мой выученик, — гордо добавил он. — Да сейчас он сам выедет из шахты.
И точно, через несколько минут в дверях появилась широкая фигура Изотова. Он зорко оглядел всех, вслушиваясь в стихающий гул разговора, спросил с улыбкой:
— Что за шум, а драки нету?
— О твоей статье в «Правде» говорим, — повернулся к нему и, протягивая для пожатия руку, ответил Денисенко. — Мнения тут трошки разошлись, вот и ждем тебя прояснить кое-чего.
— Некогда мне сейчас, Гаврила Семенович, в столовой меня ждут. Забыл разве, что мы решили с нашим поваром договор на соревнование заключить. Мы — угля побольше, а он — борщ погуще.
В нарядной дружно рассмеялись.
— Нет, сынок, не упрямься, — не отставал Денисенко. — Ты тут многих старых шахтеров задел за живое. Мол, новички, неумехи рядом, а помочь им некому.
— Совсем не так сказано, — посерьезнел Изотов. — Если на то пошло, я могу по памяти пересказать.
— Прочитай-ка лучше сам свою статью, а мы ее туточки и обсудим, — неожиданно попросил Денисенко, — Кое-что пояснишь, если кто не так понял. Вот она, «Правда».
Делать нечего, сел Изотов на скамью, кашлянул, начал читать:
— Я работаю десять лет на одной из крупнейших шахт Донбасса — на Горловской шахте номер один. Несколько лет подряд я перевыполняю все планы и задания. Сейчас изо дня в день даю четыреста-пятьсот процентов нормы…
В нарядной стало тихо. Только когда дошел до слов: «Я работаю обушком, но мои товарищи по шахте в шутку зовут меня «врубовой машиной», раздался смех. Закончив читать, Изотов прогудел:
— В позорном прорыве мы, товарищи. Терпеть дальше мочи нет. Я и предлагаю всем вам: пускай каждый опытный забойщик возьмет на буксир новичка, поднимет его до себя. Так мы общего подъема добьемся. Вот к чему нас партия призывает.
Предложение обсуждали недолго, большинство сразу же поддержало Изотова. Правда, нашлись и такие, что поворчали: дескать, я семь потов пролил, пока научился обушок правильно держать, а тут только из деревни явился, еще навоз от рук не отмыл, а хочет сразу в дамки, чтобы вровень со мной, несправедливо, мол, это.
— Ты сам откуда родом? — перебил ворчуна Изотов.
— Местный я, все знают, — растерялся забойщик.
— Ага, местный, — согласно кивнул головой Изотов. — В землянке, поди, жил. Точно?
— Ну так што?
— Твоей семье шахта в первом доме новую квартиру дала. Верно?
— Ну верно…
— А кто дом строил, знаешь? После смены горняки подмогали и штукатурить, и полы стелить, и деревца под окошечком твоим сажали. И я в том числе помогал, а от квартиры в том доме тогда отказался, знал, что у тебя семья поболе. Подумай над этим. Нельзя по-старому жить, когда во все двери новое стучится.
— Дак я што, я не против, кому надо, пусть в уступ приходят, научу, — смешался забойщик.
— А я предлагаю самим по чужим уступам пролезть, да и не чужие они — все на нашей шахте свое, рабочее. Делить не стоит: мое — чужое. Я вот беру себе в ученики, — Изотов оглянулся вокруг, поманил пальцем вихрастого паренька, что жался в углу нарядной, — вот Золотарева беру, сделаю из него ударника.
Шахтпартком одобрил на своем заседании статью Н. Изотова в «Правде» и рекомендовал всем горнякам широко обмениваться опытом. А горловская газета «Кочегарка» напечатала обращение ударников шахты № 1 взять шефство над отстающими забойщиками и целыми участками. «Найти Изотовых на каждой шахте и в каждой профессии», — призывали заголовки в газете. «Кочегарка» взялась вести перекличку ударников, последовавших примеру Изотова.
