у него будет лицо, когда она ему расскажет правду.
Но все изменилось. За последние несколько недель, став к нему ближе, большая часть прежнего удовольствия испарилась. Секрет стал бременем, раздражающей занозой, от которой она хотела избавиться. Она даже репетировала свое признание. Не один раз она, входя в его кабинет и глубоко вдохнув, собиралась ему все рассказать. Но она этого не сделала – отчасти это было затруднительно из-за того, что она слишком долго молчала, отчасти из-за нежных чувств. Доктор Лэш играл открыто: он не отказался ни от одного слова, которое она ему выставила. Он посвятил себя ее благополучию. Зачем же затруднять его сейчас? Зачем причинять ему боль? Это был акт заботы. Но была и еще одна причина. Ей нравилось быть могущественной волшебницей, нравилось волнение от тайного знания.
Ее склонность к секретам выражалась абсолютно непредсказуемым образом. Сидя со словарем в руке, она посвящала вечера сочинению стихов на такие темы, как жульничество, секретность, письменные столы, спрятанные вещи. Интернет давал хорошие возможности – многие стихи она отправляла на чат «одинокий поэт».
Тайна, в которой она никогда не призналась отцу, все увеличивалась. Как никогда прежде она чувствовала его присутствие. Его медицинские инструменты, его письменный стол с секретами, обладающий для нее особым очарованием, которое она пыталась передать в стихах.
Мирна не делилась этими стихами с доктором Лэшем. У нее было много тем, на которые они могли поговорить во время занятий, и поэзия казалась неуместной. Кроме того, стихи могли вызвать вопросы о теме секретности и могли привести прямо к ее тайне услышанной кассеты.
Она также не нуждалась в одобрении ее поэзии доктором. Она находила массу подтверждений этому. Поэтический чат в Интернете посещало множество одиноких мужчин-поэтов.
Жизнь стала увлекательной. Никаких сверхурочных в ее офисе в Силиконовой долине. Ночью Мирна открывала свой ящик электронной почты, который был заполнен восхвалениями ее поэзии. Наверное, она слишком поспешно определила отношения через компьютер как безличные. Скорее всего правдой было другое. Скорее всего электронные отношения – не зависящие от поверхностных, внешних физических данных – были более искренними и сложными.
Электронные поклонники, которые одобряли ее поэзию, никогда не забывали выслать свои личные данные и номер телефона. Ее самооценка росла. Она читала и перечитывала свою почту. Она собирала отзывы, характеристики, номера телефонов, информацию. Смутно она помнила замечание доктора Лэша о сборе информации из базы данных. Но ей нравилось коллекционировать. Она скрупулезно разрабатывала шкалу оценки поклонников, значимость в которой имели такие показатели, как финансовый потенциал, фондовый опцион, корпоративный статус и качество строф, а также личные характеристики, такие, как открытость, великодушие и экспрессивность. Некоторые из ее воздыхателей с поэтического чата просили о личной встрече – приглашали на чашечку кофе, на прогулку, обед, ужин.
Не сейчас, ей еще нужна была информация. Но скоро…
Глава 6. Проклятие венгерского кота
Скажи мне, Халстон, почему ты хочешь прервать терапию? Мне кажется, мы только начали. Мы встречались всего лишь сколько – три раза? – Эрнст Лэш просмотрел книгу посещений. – Да, верно. Это наша четвертая встреча.
Терпеливо ожидая ответа, Эрнст разглядывал серый галстук пациента и его серый костюм и пытался вспомнить, когда последний раз видел пациента, который бы носил костюм-тройку или галстук.
– Пожалуйста, поймите меня правильно, доктор, – сказал Халстон. – Это не из-за вас; это из-за того, что происходит слишком много неожиданного. Мне трудно приезжать сюда в середине дня – труднее, чем я ожидал… вызывает больший стресс… парадокс, потому что я ездил к вам, чтобы снизить стресс… И оплата терапии, я не могу отрицать, что этот фактор… я переживаю сейчас денежные затруднения. Поддержка детей… три тысячи в месяц на алименты… старший сын начинает учебу в Принстоне осенью… тридцать тысяч в год… ну вы понимаете. Я решил закончить сегодня, но подумал, что лучше будет… я обязан прийти на заключительную встречу.
Эрнст вспомнил одно из высказываний своей матери и прошептал про себя: «Geh Gesunter Heit» (Будь здоров), похоже на пожелание здоровья после чихания. Но
Да, правда, Эрнст отметил для себя, что, если бы Халстон ушел и больше не возвращался, ему было бы все равно. Я не могу заинтересоваться этим мужчиной. Эрнст внимательно посмотрел на своего пациента – голова в пол-оборота, потому что Халстон никогда не встречался с ним глазами. Вытянутая, жалобная физиономия, грифельно-черная кожа – он был из Тринидада, прапраправнук бежавшего раба. Если у Халстона и было когда-нибудь что-то вроде искры, то она давно уже была погашена. Он был собранием серых теней: седеющие волосы, точно подстриженная седая козлиная бородка, жесткие глаза, серый костюм, темные носки. И серое мышление. Нет ни единого цвета или движения, оживляющего тело или ум Халстона.
Эй, проснись! – подбодрил он себя. Ты терапевт. Этот человек пришел сюда за помощью, и ты взял на себя обязательство. Он тебе не слишком нравится? Он тебя не занимает? Он нагоняет скуку, держится на расстоянии? Отлично, это уже кое-что. Используй это! Если ты воспринимаешь его таким, значит, и для остальных он такой же. Вспомни об основной причине его обращения к терапевту – глубокое чувство отчуждения.
Было понятно, что Халстон испытывал стресс больщей частью из-за смены культурного окружения. С девяти лет он жил в Великобритании и лишь недавно приехал в Соединенные Штаты, в Калифорнию в качестве менеджера Британского банка. Но Эрнсту казалось, что эта перемена была лишь частью истории – было в нем что-то еще, очень глубоко спрятанное.
