и ему отправила, а он в ответ:
Ямадзато ниКаёфу кокоро моТаэнубэсиЮку мо томару моКокоробососа-ниВ горную деревушкуПротянувшиеся нити сердцаИ те порвались.Верно, причиной одиночество,Что охватило меня, уходящего, и тебя, оставшуюся —так ответил.
Тот же придворный как-то собрался ехать в страну Ки и молвил: «Холодно». Послал он к своей возлюбленной человека за одеждами, а она:
Ки-но куни-ноМуро-но кохори-ниЮку хито ваКадзэ-но самуса моОмохисирарадзиВ страну Ки,В уезд Муро[216],УезжающийХолода от ветраНе должен бы чувствовать.Кавалер же в ответ:
Ки-но куни-ноМуро-но кохори-ниЮкинагараКими то фусума- ноНаки дзо вабисикиВ страну Ки,В уезд Муро,Уезжаю,Но как горько мне, что нет со мнойТебя и теплых одежд[217].Когда госпожа Сури-но кими[218] была возлюбленной Мума-но ками, главы правого конюшенного приказа[219], как-то он передал ей: «Путь прегражден, поэтому я отправляюсь в другое место, к вам сегодня прийти не смогу», и она:
Корэ нарануКото-во мо охокуТагафурэбаУрамиму ката моНаки дзо вабисикиНе только в этом —И в другом нередкоСвои намерения меняешь.И как же грустно мне, что не найдуЯ средства упрекать тебя![220]Но вот глава правого конюшенного приказа перестал бывать у нее, тогда она сложила и отправила ему:
Икадэ навоАдзиро-но хиво-ниКото товамуНани-ни ёритэ каВага-во товану тоЧто ж,У рыбки хио в адзиро[221]Спрошу:Отчего же онКо мне не приходит? — так там говорилось, а в ответ:
Адзиро ёриХока ни ва хиво-ноёру моно касирадзу ва удзи- нохито-ни тохэкасиКроме адзиро,Разве рыбка хиокуда-нибудь заходит?Если не знаешь, спросиУ кого-нибудь из Удзи![222]И когда снова стал он ее посещать, как-то, вернувшись от нее, он утром сложил:
Акэну то тэИсоги мо дзо суруАфусака-ноКири татину томоХито-ни кикасу наУж рассветает, говорят мне,И поспешноСо склона АфусакаТуман поднялся,Но людям о том не рассказывай[223].А когда он впервые побывал у нее, он сложил:
Ика-ни ситэВага ва киэнамуСирацую ноКахэритэ ноти- ноМоно ва омовадзиАх, мне быУмереть, как таетБелая роса,Чтобы, вернувшись домой,Не мучиться от любви[224] .Ответом было:
Каки хо наруКими га асагахоМитэ сиганаКахэритэ ноти ваМоно я омофу тоО, как бы мне увидетьУ изгороди твоего домаВьюнок «утренний лик»!Чтоб узнать — вот вернулся,А помнишь ли обо мне? [225]С той же дамой клятвами обменявшись, он вернулся домой и сложил:
Кокоро-во сиКими-ни тодомэтэКи-ни сикабаМоно омофу кото ваВага-ни я аруранСердце моеУ тебя оставив,Домой вернулся.Как же могло случиться,Что я полон любви?Ответом было:
Тамасихи ваОкасики кото моНакарикэриЁродзу-но моно ваКара-ни дзо арикэриДуша, сказали вы…Но ничего особогоВ ней и нет.Ведь всеНаходится в теле[226] .С той же дамой вел переписку покойный Хёбугё-но мия[227]. Однажды он известил ее: «Буду у вас», а она ответила:
Такаку томоНани-ни кавасэнКурэтакэ-ноХитоё футаё- ноАда-но фуси-во баХоть и высоки,Но чем они станут — Всего один или два —Те бамбуковые коленца?Что в них будет проку?[228]Когда правый министр третьего ранга состоял еще в чине тюдзё [229], он однажды был назначен гонцом на праздник[230] и отправился туда. Прошло долгое время с тех пор, как он порвал с дамой, которую часто навещал раньше, а тут перед отъездом он попросил ей передать: «По такому-то поводу я собираюсь уехать. Понадобился мне веер, пришлите, пожалуйста». А она была женщина тонкого вкуса и, вознамерившись все отправить в надлежащем виде, послала веер очень изысканной расцветки, сильно ароматами пропитав. А на обороте веера по краю написала:
Ююси то тэИму томо има ваКахи мо арадзиУки-во ба корэ- ниОмохи ёсэтэмуПусть это считают плохой приметой,Остерегаются, но теперьДля меня нет в этом толка.Печаль свою в подарокВложив, посылаю[231] .Прочитав это, он нашел стихи полными очарования и в ответ:
Ююси то тэИмикэру моно-воВага тамэ-ниНаси то ивану ваТа га цураки нариТо, что считают плохой приметойИ чего надо остерегаться,Вы мне прислали.«Нет» не сказали же вы.Кому же должно быть горько?[232] Покойный ныне Гон-тюнагон[233] в первый день двенадцатой луны того года, когда он навещал Хидари-но Оидоно-но кими[234]:
Моноомофу тоЦуки хи-но юку моСирану ма ниКотоси ва кэфу-ниХатэну то ка кикуПолон любовью к тебе,Как идут дни и месяцы —Не различаю.И в этом году, сегодня,все будет кончено — слышу я[235] —так сложил. И еще:
Ика-ни ситэКаку омофутэфуКото-во даниХито дзутэ нара- дэКими-ни катарамуС такою силойЛюблю тебя!Хоть ради этогоПозволь поговорить с тобой самой,А не через людей…[236] —вот так он все говорил ей, и наконец встретились они, а на следующее утро он написал ей:
Кэфу сохэ-ниКурадзарамэ я ваТо омохэдомоТаэну ва хито- ноКокоро нарикэриИ сегодняМожет ли солнце не зайти? Хоть и знаю это,Но снести [ожидания не в силах].Вот каково мое сердце[237].Тот же тюнагон с давних пор посещал Сайгу-но мико[238]. Однажды должны были они назавтра встретиться, но по гаданию выпало ей стать жрицей в храме Исэ. Что тут было ему говорить? Он опечалился безгранично. И затем так сложил:
Исэ-но умиТихиро-но хама-ниХирофу то моИма ва кахи накуОмохоюру канаУ моря Исэ,Вдоль берега в тысячу хиро длиной,Их собирают,Но уж теперь там раковин нету —Так мне думается
