никакие упражнения по укреплению своего духа и аскетизм, никакие знания, полученные в духовных семинариях и на факультетах богословия, никакие крестовые походы в защиту праведности. И благодать означает также, что не в наших силах сделать что-либо для того, чтобы Бог меньше любил нас — никакой расизм, гордость, порнография, прелюбодеяние, даже убийство. Благодать означает, что Бог уже любит нас так, как вообще способен любить бесконечный Бог.
Существует простое лекарство для тех людей, которые сомневаются в любви Бога и просят у него благодати. Нужно взять Библию и внимательнее присмотреться к людям, которых любит Бог. Имя Иакова, который отважился на поединок с Богом и потом всегда носил след от раны, нанесенной ему в этой схватке, стало символом божьего народа — «детей Израиля». Библия рассказывает об убийце и прелюбодее, который получил репутацию самого великого царя Ветхого Завета, человека, «который пришелся по сердцу Богу». И о Церкви, основанной учеником Иисуса, который отрекался и клялся, что он не знает человека по имени Иисус. И о миссионере, призванном из рядов палачей христиан. Я получаю почту из Международной Амнистии, и когда смотрю на присланные мне фотографии мужчин и женщин, которых избивали, закалывали, как скот, вводили им инъекции, плевали им в лицо и убивали электрическим током, я спрашиваю себя: «Что за человеком нужно быть, чтобы сделать такое с другими людьми?» Потом я читаю Деяния Апостолов и нахожу там человека, способного сделать такое. Теперь он апостол благодати, слуга Иисуса Христа, величайший миссионер, которого когда-либо знала история. Если Бог способен любить таких людей, то, возможно, всего лишь возможно, что может любить таких, как я.
Я не могу дать сдержанное определение благодати, поскольку Библия заставляет меня воспринимать ее во всей полноте. «Бог же есть Бог всякой благодати», — говорит апостол Петр. А благодать означает, что я не могу сделать ничего, что заставило бы Бога любить меня с большей или меньшей силой. Это значит, что я, заслуживающий прямо противоположного, приглашен к столу в семье Господа Бога.
Инстинктивно я чувствую, что должен сделать что-то, чтобы Бог принял меня. Благодать потрясает своей противоречивостью, своей свободой, и я каждый день должен молиться заново, чтобы обрести возможность услышать ее весть.
Юджин Петерсон рассматривает контраст личностей Августина и Пелагия, двух теологов, споривших друг с другом в четвертом веке. Пелагий отличался изысканными манерами, учтивостью, убедительностью своих доводов. Он был общим любимцем. Августин растратил свою юность в безнравственных поступках, находился в загадочных отношениях со своей матерью и нажил себе много врагов. Однако Августин избрал в качестве отправной точки благодать и оказался прав, в то время как Пелагий исходил из человеческих побуждений и ошибся. Августин страстно и неотступно следовал за Богом; Пелагий методично работал над тем, чтобы угодить Богу. Петерсон говорит вслед за этим, что христиане склонны следовать Августину в теории, а Пелагию — в практике. Они основательно работают над тем, чтобы угодить другим людям и даже Богу.
Каждый год весной я становлюсь жертвой того, что спортивные комментаторы называют «маршем безумия». Я не могу устоять перед искушением и всякий раз включаю свой телевизор, когда идет трансляция финального матча по баскетболу, в котором команды, боровшиеся за выживание в турнире, в котором принимают участие шестьдесят четыре клуба, встречаются между собой, чтобы определить чемпиона NCAA. Кажется, что эта самая важная игра всегда заканчивается на восемнадцатилетнем мальчике, стоящем на линии штрафных бросков, в запасе у которого осталась одна секунда, высвеченная на табло.
Он нервно стучит мячом об пол. Он знает, что если промахнется в этих двух штрафных бросках, то станет козлом отпущения для всей команды, для всего штата. Еще двадцать лет после этого матча он будет размышлять над этим моментом, снова и снова переживая его. Если он попадет, он будет героем. Его портрет появится на первой странице газет. Возможно, он даже будет баллотироваться в губернаторы. Он еще раз ударяет мячом об пол, и команда соперников выкрикивает время, чтобы сбить его. Он стоит у черты, взвешивая все свое будущее. Все зависит от него. Его партнеры ободряюще похлопывают его по плечу, но ничего не говорят.
Однажды, я помню, вышел из комнаты ответить на телефонный звонок как раз в тот момент, когда один такой парнишка готовился к броску. Тревожные морщины покрыли его лоб. Он кусал свою нижнюю губу. Его левая нога дрожала в колене. Двадцать тысяч фанатов кричали, махали флагами и платками, чтобы сбить его с толку.
Телефонный разговор продлился дольше, чем я ожидал, и, когда я вернулся, то увидел новую картину. Этот парень, чьи волосы были мокрые от пота, теперь ехал на плечах своих партнеров по команде, обрезая веревки с баскетбольной корзины. Ничего в целом мире его больше не тревожило. Его улыбкой был заполнен весь экран.
Два эти стоп-кадра — один и тот же мальчик, сначала склонившийся на линии штрафных бросков, а затем празднующий свой успех на плечах товарищей — стали символами не-благодати и благодати.
Миром правит не-благодать. Все зависит от того, что я делаю. Я должен бросить и попасть в корзину. Царство Иисуса предлагает нам другой путь, путь, который зависит не оттого, что представляем собой мы сами, а оттого, что делает Бог. Нам не нужно ничего добиваться, нужно лишь просто следовать за ним. Он уже заплатил за нас самую большую жертву, необходимую для того, чтобы Бог принял нас. Когда я думаю о двух этих образах, то терзаюсь вопросом: «Какой из этих двух эпизодов более напоминает мою духовную жизнь?»
Часть вторая:
Разрывая круг не-благодати
Глава 6. Неразорванная цепь: рассказ
Неразорванная цепь: рассказ
Дейзи родилась в 1898 году в Чикаго восьмым по счету ребенком в семье рабочего, в которой всего было десять детей. Отец едва мог заработать деньги на то, чтобы прокормить всех детей. После того, как он начал пить, денег стало и вовсе не хватать. Дейзи, которой исполнилось уже почти сто лет к тому моменту, когда я пишу эти строки, вздрагивает, когда рассказывает о тех днях. «Отец был пьяницей и подонком»,- говорит она. Дейзи обычно забивалась в угол, всхлипывая, когда отец бил ее маленького брата и сестру, пиная их ногами на линолеумном полу. Она ненавидела его от всего сердца.
Однажды отец заявил, что не желает больше видеть мать в доме. Все десять детей столпились вокруг мамы, цепляясь за ее подол и плача: «Нет, не уходи!» Но их отец не смягчился. Дейзи, которую держали на руках ее братья и сестры, видела из углового окна, как уходила ее мать, сгорбив плечи, с небольшим чемоданом в руке, становясь все меньше и меньше, пока, наконец, она совсем не исчезла из виду.
Некоторые из детей, вероятно, нашли свою мать, некоторые ушли жить к другим родственникам. Дейзи выпало остаться с отцом. Она росла с комком горечи, затвердевшим внутри нее, с опухолью ненависти к отцу за горе, причиненное им семье. Все дети рано бросили школу, чтобы найти работу или пойти в армию, а затем один за другим уехали в другие города. Они женились и выходили замуж, заводили детей и пытались оставить свое прошлое позади. Отец куда-то исчез — никто не знал куда, и никого это не заботило.
Много лет спустя, к всеобщему удивлению, отец появился снова. Он сказал, что выбрался из этой пропасти. Однажды ночью, пьяный и замерзший, он забрел в район, где действовала Армия Спасения. Чтобы заработать карточку на еду, он впервые должен был посетить церковную службу. Когда священник
