домой, если человек потерялся в этих дебрях. Возвращение домой после побега, полного искушений, похоже, происходит намного легче, чем возвращение домой из пучин холодного гнева, который пустил корни в самых удаленных уголках моего существа».
Религиозные игры, в которые мы играем, и многие из которых начинаются с самыми благими намерениями, могут извращеннейшим образом увести нас от Бога, поскольку они уводят нас от благодати. Раскаяние, а не достойное поведение или даже святость, есть врата благодати. И противоположностью греха является благодать, а не добродетель.
Если критика законничества со стороны Иисуса звучит для кого-то недостаточно убедительно, то апостол Павел высказал другую важнейшую претензию. Законничество терпит поражение в области, в которой оно, как предполагается, должно преуспевать. Оно не добивается повиновения. Непонятным образом, система строгих законов порождает в сознании человека новые идеи относительно того, как эти законы нарушать. Павел поясняет: «Ибо я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил: не пожелай. Но грех, взяв повод от заповеди, произвел во мне всякое пожелание». Подтверждая этот принцип, некоторые исследования показывают, что люди, выросшие в сектах трезвенников, в три раза чаще становятся алкоголиками.
Мне вспоминается рассказ Августина о том, как он воровал груши. У него и его друга было много очень хороших груш, но они чувствовали себя обязанными залезть на дерево соседа, просто чтобы нарушить его запрет на воровство груш. Проведя четыре года в учебном заведении, руководствовавшемся книгой инструкций толщиной в шестьдесят шесть страниц, я могу понять этот эксцентричный ход мысли. Я научился протестовать, слыша строгие предостережения против протестов. Я уверен, что отчасти из-за своей незрелости, я чувствовал постоянное искушение сопротивляться требованиям администрации, просто потому, что это были навязанные требования. У меня никогда не возникало желания отрастить бороду, пока я не прочитал книгу инструкций, запрещавшую ношение бороды.
«Чем искусней сплетена сеть, тем больше в ней ячеек», — писал католический теолог Ганс Кюнг. Поклявшись исполнять 2414 законов Римского Кодекса Канонических Законов, он однажды осознал, что его энергия уходила скорее на то, чтобы соблюдать или обходить эти каноны, чем на служение идеалам Евангелия.
Для тех, кто не протестует, а наоборот, искренне стремится соблюдать правила, законничество расставляет другую ловушку. Ощущение совершенной ошибки может оставить незаживающие шрамы стыда. Будучи молодым монахом, Мартин Лютер тратил не меньше шести часов, ломая голову над тем, в каких грехах, совершенных за прошлый день, ему следует сознаться! Лютер писал: «Хотя я жил безупречной монашеской жизнью, я чувствовал, что был грешником с совестью, нечистой перед Богом. Я также не мог поверить в то, что мои поступки его удовлетворяют. Я был далек от того, чтобы любить этого справедливого Бога, который наказывает грешников, и, в действительности, испытывал к нему отвращение. Я был хорошим монахом и соблюдал свои обеты так строго, что если вообще какой-либо монах и мог попасть на небо благодаря монашеской дисциплине, то это был я. Все мои собратья по монастырю подтвердили бы это… И тем не менее, моя совесть не давала мне покоя, я постоянно сомневался и говорил: «Ты поступил неправильно. Ты недостаточно раскаялся. Ты упустил это в своей исповеди».
Ошибка во взаимоотношениях оказывает влияние на обе контактирующие стороны. Когда я читаю историю израильтян и те обязательства, которые они взяли на себя перед Богом, я редко вижу сообщения о том, что Бог остался доволен и удовлетворен. За некоторыми яркими исключениями, исторические книги — и особенно книги пророков — изображают Бога, который кажется раздраженным, разочарованным или откровенно разгневанным. Закон не вызывал повиновения, скорее он увеличивал неповиновение. Закон просто констатировал болезнь; благодать принесла исцеление.
Ни Иисус, ни Павел не упомянули еще об одной, последней претензии по отношению к законничеству, которая угнетает меня по очень личным причинам. Я приводил в качестве примера моих знакомых, которые отвергли христианскую веру по большей части из-за мелочного законничества церкви. Мой собственный брат порвал с первой девушкой, которую он по-настоящему любил, потому что она была не достаточно «религиозна» по его законническим стандартам. В течение тридцати лет он пытался бежать от этого непробиваемого морализма и попутно преуспел, убегая от Бога.
Законничество создает субкультуру, и мы, жители Соединенных Штатов, нация иммигрантов, конечно же, знаем, что субкультуры часто не признаются. Сколько родителей-иммигрантов наблюдали, как их дети отвергают язык, наследие и обычаи семьи, для того чтобы адаптироваться в подростковой субкультуре современной Америки? А сколько строгих христианских семей видели, как ребенок отвергает веру, отбрасывает в сторону правила и убеждения так же легко, как куртку, которая стала ему мала? Законничество облегчает отступничество.
Сэмьюэль Тьюк, английский реформатор девятнадцатого века, представил радикально новый подход к лечению психических заболеваний. В то время сотрудники психиатрических лечебниц приковывали лунатиков к стене и били их, полагая, что наказание победит злые силы внутри человека. Тьюк учил людей с психическими заболеваниями, как вести себя за столом и в церкви. Он одевал их так же, как одевались все, чтобы никто не смог распознать в них психически больного человека. Снаружи они выглядели прекрасно. Однако он ничего не делал, чтобы прекратить их страдания, и как бы они себя не вели, они по-прежнему оставались больными людьми.
Однажды я понял, что я был подобен одному из пациентов Тьюка. Церковь, которую я посещал в детстве, учила меня правильному поведению, а библейский колледж дал мне прогрессивное образование, ничто не излечило глубокую болезнь внутри меня. Хотя я и овладел внешним поведением, внутри остались недуг и боль. На некоторое время я отбросил веру моего детства, пока Бог удивительным образом не явил мне себя как Бог любви, а не ненависти, свободы, а не законов, благодати, а не наказания.
До сегодняшнего дня некоторые из моих друзей, которые протестовали вместе со мной, остаются далекими от Бога из-за глубокого недоверия по отношению к церкви. Среди всех отвлекающих факторов субкультуры они каким-то образом упустили самое главное — познание Бога. Как говорит Роберт Фэррэр Кэпон: «Церковь потратила столько времени на то, чтобы привить нам страх перед совершением ошибок, что превратила нас в подобие заучившихся пианистов. Мы играем наши песни, но никогда по-настоящему не слышим их, поскольку наша основная цель не воспроизвести музыку, а не сбиться, чтобы не выставить себя на посмешище». Теперь я услышал мелодию благодати и скорблю о моих друзьях, которым это не удалось.
Теперь, когда прошло несколько десятилетий, я оглядываюсь на мое законническое воспитание с некоторым смущением. Честно говоря, я не думаю, что Бога заботит, ношу ли я усы или нет. Еще меньше его заботит, пользуюсь ли я молнией, застегивая брюки, или, как меннониты, использую для этого пуговицы. Когда я посещал колледж, то видел людей, которые соблюдали правила и теряли Бога, и людей, которые нарушали правила и теряли Бога. Однако, что меня угнетает, так это группа людей, которые по-прежнему считают, что потеряли Бога из-за того, что нарушали правила. Они никогда не слышали мелодию Евангелия благодати.
Я писал о законничестве отчасти из-за моих собственных болезненных столкновений с ним, отчасти потому, что я считаю его сильным искушением для церкви. Законничество стоит на обочине веры, подобно девушке легкого поведения, соблазняя нас пойти более легким путем. Оно дразнит нас, обещая некоторые
