Ясунари Кавабата
МЭЙДЗИН
1
Мэйдзин Сюсаи, двадцать первый в династии Хонинбо, скончался утром восемнадцатого января 1940 года в городе Атами в гостинице “Урокоя”. Ему было шестьдесят шесть лет по японскому счёту.
Эту дату я никогда не забуду и не спутаю с другой, потому что каждый год 17 января в Атами отмечаются Дни памяти писателя Одзаки Коё. Именно в этот день Наньити, главный герой романа Коё “Золотой демон” произносит на берегу моря в Атами свой знаменитый монолог “Сегодня луна…”.
Мэйдзин умер на следующий день после начала праздника.
В те времена было в обычае к Дням памяти Коё приурочивать некоторые другие торжества литературного мира, и в год смерти Мэйдзина эти празднования получились как никогда пышными.
Кроме Одзаки Коё город Атами описывали в своих произведениях Такаяма Тёгю и Цубоути Сё — их имена тоже поминали в заупокойной службе. В тот год благодарственные адреса от города за описание Атами в недавно изданных книгах получили три романиста — Такэда Тосихико, Осораги Дзиро и Хаяси Фусао. Я тоже был тогда в Атами и участвовал в Днях памяти Коё.
Вечером семнадцатого января мэр города давал банкет в гостинице «Дэсураку», где остановился и я, а на рассвете восемнадцатого меня разбудил телефонный звонок — мне сообщили о смерти Мэйдзина. Я сразу же отправился в гостиницу “Урокоя”, затем вернулся к себе, позавтракал и присоединился к приехавшим на Дни памяти Коё писателям, которые вместе с хозяевами из мэрии направлялись возлагать венки на могилу Цубоути. После кладбища я вновь зашел к себе в гостиницу, побыл недолго на банкете в павильоне Бусёан в Сливовом саду, а с середины вновь ушел в Урокоя и сфотографировал Мэйдзина на смертном ложе. Попозже я ещё раз пошел туда проститься с покойным — его в тот же день увозили в Токио.
Мэйдзин приехал в Атами пятнадцатого января, а восемнадцатого — умер. Как будто ом специально приехал в Атами, чтобы умереть. Шестнадцатого я навестил Мэйдзина в гостинице, и мы сыграли две партии в японские шахматы — сёги. Вечером, едва я ушел, Мэйдзину вдруг стало плохо. Те две партии в любимые им сёги оказались последними в его жизни. Мне довелось быть наблюдателем от газеты на Прощальной партии в Го — последней официальной партии, сыгранной Мэйдзином Сюусаем; я был последним партнером Мэйдзина в сёги, и я же сделал последние фотографии покойного.
Моё знакомство с Мэйдзином началось в ту пору, когда газета “Токио Нити-нити” (ныне “Майнити”) поручила мне вести репортаж о ходе Прощальной партии. Хотя встречу организовала газета, тем не менее, игра получилась невероятно затяжной. Началась она 26 июня в зале Коёкан в парке Сиба в Токио, а закончилась в городе Ито 4 декабря. Одна партия в Го заняла почти полгода. Она откладывалась четырнадцать раз. Я опубликовал в газете шестьдесят четыре репортажа о ходе игры. Правда, в середине партии Мэйдзин слёг, поэтому случился перерыв на три месяца, — с середины августа до середины ноября. Может быть, виной тому болезнь, но Прощальная партия для Мэйдзина окончилась трагически. Казалось, именно она отняла у него жизнь. После игры здоровье к Мэйдзину так и не вернулось, а через год его не стало.
2
Прощальная партия Мэйдзина закончилась 4 декабря 1938 года в 2 часа 42 минуты пополудни. Последним был 237 ход черных.
Не произнося ни слова, Мэйдзин сделал движение, собираясь заполнить нейтральные пункты на доске. В этот момент один из судей, Онода Шестой дан, сказал: “Кажется, пять очков” — голос его был полон почтительности, и сказал он это из сочувствия к Мэйдзину — перестановка камней и подсчет очков на доске сделали бы поражение Мэйдзина слишком явным.
— Да-а,… пять очков… — пробормотал Мэйдзин, поднял тяжелые веки и убрал руку от камней.
Заполнившие зал зрители и члены организационного комитета молчали. Будто желая разрядить тяжелую атмосферу, Мэйдзин тихо произнёс: “Не попади я в больницу, мы бы закончили ещё в августе в Хаконэ”. Затем он спросил о своем расходе времени.
— Белые — девятнадцать часов пятьдесят семь минут… без трёх минут половина лимита, — ответил один из молодых профессионалов, который вел запись расхода времени каждым из партнеров.
— Чёрные — тридцать четыре часа девятнадцать минут…
На одну партию профессионалам высокого класса обычно даётся по десять часов. Однако для этой партии было сделано исключение, и партнёрам отвели по сорок часов, в четыре раза больше обычного. Чёрные истратили почти весь лимит — тридцать четыре часа, — огромное время. Случай небывалый с тех пор, как в Го ввели контроль времени.
Игра закончилась около трёх часов, и горничная принесла обед. Все присутствовавшие по-прежнему молча и неотрывно смотрели на доску.
— Что там? Фасолевый суп? — спросил Мэйдзин у своего противника Отакэ, мастера седьмого дана.
Когда игра была закончена, молодой Седьмой дан сказал: “Сэнсэй, покорно вас благодарю”. Он поклонился Мэйдзину и застыл с низко опущенной головой: руки сложены на коленях, белое лицо стало ещё бледнее.
По примеру Мэйдзина, смешавшего камни. Седьмой дан принялся складывать черные камни в чашу. Мэйдзин не сказав ни слова об игре, встал и как ни в чем не бывало вышел из комнаты, как всегда. Конечно, ни слова не проронил и Седьмой дан. Иное дело, если бы проиграл он.
Я тоже вернулся в свою комнату и, случайно глянув в окно, увидел Отакэ Седьмого дана — он каким-то чудом успел переодеться в ватное кимоно и теперь одиноко сидел на скамейке во дворе. Его руки были скрещёны на груди и напряжены, бледное лицо опущено вниз. Близился пасмурный зимний вечер. На широком и холодном дворе виднелась лишь фигура погруженного в раздумья Отакэ.
Я открыл застекленную дверь на веранду и окликнул его: “Отакэ-сан, Отакэ-сан!”. Он резко, будто в гневе, оглянулся на мой зов и снова отвернулся. Мне показалось, что на лице у него слёзы.
Я отошёл от двери и увидел, что у меня в комнате находится супруга Мэйдзина — она зашла поблагодарить меня.
— Вы так долго нам помогали … были так любезны.
Пока я разговаривал с ней, фигура Отакэ исчезла со двора. Он вновь с непостижимой быстротой переоделся в кимоно с гербами и уже совершал торжественный обход в сопровождении своей жены. Он поблагодарил Мэйдзина, членов оргкомитета, зашёл и в мою комнату. Я в свой черёд отправился благодарить Мэйдзина.
3
Едва закончилась эта растянувшаяся на полгода партия, как на следующий же день все причастные к ней люди поспешно разъехались по домам. Это было как раз накануне пробного пуска железнодорожной ветки на город Ито.
Городок Ито, к которому подвели железную дорогу, в ожидании зимнего курортного сезона украсил свою главную улицу и выглядел нарядным.
У профессиональных игроков Го есть правило — во время матча они “консервируются”. Вместе с ними сидел безвыходно в гостинице и я. Теперь, когда мы ехали в автобусе, оживленность города особенно бросалась в глаза. Я испытывал облегчение, словно вышел из погреба.
Вблизи железнодорожного вокзала виднелся свежий грунт новой дороги, стояли наскоро построенные домики. Весь этот хаос чем-то напоминал редакцию и казался мне подлинным лицом внешнего большого мира.
Когда автобус выкатился из Ито и побежал вдоль берега, нам навстречу попалось несколько женщин с вязанками хвороста за спиной. У некоторых к хворосту была привязана рябина. Меня неожиданно потянуло к людям, как бывает, когда перевалишь через гору и вдруг увидишь дымки деревни.
От обыкновенных житейских дел вроде подготовки к Новому году, веяло теплом и уютом. Мне казалось, что я вырвался из какого-то ненастоящего мира. Вот женщины набрали хвороста и теперь, должно быть, идут домой готовить ужин. Тускло светилось море, и нельзя было понять, где находится солнце. Так бывает зимой, когда быстро темнеет.
Но и в автобусе я продолжал думать о Мэйдзине. Меня пронизывало сострадание к нему и, может быть поэтому, я испытывал сочувствие ко всем людям вообще.
