В электричке он так и не решился спросить Кикуко, не беременна ли она.
Спросить было не так трудно, просто он, видимо, упустил удобную минуту.
Сколько уж лет он не спрашивает у Ясуко о женских делах. С наступлением климакса Ясуко перестала говорить ему об этом. И не потому, что с тех пор она всегда была здорова, а потому, видно, что пришла пора ее увядания.
Синго уже давно забыл, что у них с Ясуко были когда-то такие разговоры.
И сейчас он вспомнил о ней, собираясь спросить у Кикуко о беременности.
Если бы Ясуко знала, что они поехали в родильное отделение клиники, она бы, наверно, сказала, что Кикуко тоже следует показаться врачу.
Ясуко много раз заговаривала с ней о ребенке, И Синго видел, как это было неприятно Кикуко.
Сюити она, конечно, откровенно обо всем рассказывает. Мужчина, с которым женщина откровенна, для нее все. Женщина сразу же перестает быть откровенна с мужем, стоит ей завести себе мужчину. Синго как-то услышал об этом от одного старого приятеля и, как он помнит, очень тогда заинтересовался.
Даже дочь не бывает до конца откровенна с родителями.
До сих пор Синго – и Кикуко тоже – избегали говорить о том, что у Сюити есть женщина.
Если Кикуко беременна, то скорее всего потому, что ее созреванию способствовала любовница Сюити.
Вся эта история ужасно неприятна, но Синго не забывал, что речь идет о человеке, и ему казалось жестоким спрашивать у Кикуко о ребенке.
– Дед Амамия приходил вчера. Вам мама не говорила? – неожиданно сказала Кикуко.
– Нет, не говорила.
– Амамия забирает их в Токио, и он приходил прощаться. Просил отдать Тэру. Принес два больших пакета печенья.
– Собаке?
– Да. Мама так и сказала: принес собаке, но один можно оставить и для людей. Торговые дела Амамия-сан идут хорошо, и он снова начинает строиться, – старик так радовался.
– Что ты говоришь! Не часто случается, чтобы торговец, который вынужден был распродать все, вплоть до собственного дома, снова встал на ноги и даже начал строиться. С тех пор как он уехал, уже десять лет прошло, пролетели, как один миг. Изо дня в день езжу на этой электричке – надоело. Иногда встречаюсь с приятелями в ресторане – это тоже повторяется уже лет десять, тоска, да и уставать стал. Пришло, видно, время предстать перед ним.
Синго показалось, что Кикуко не поняла, что значит «предстать перед ним».
– Предстать пред очами властителя ада Эмма. Мы сможем сказать, что в крохах, доставшихся нам, мы безгрешны. Ведь речь идет именно о крохах жизни. И не слишком ли это сурово – карать человека за жизнь, от которой ему достались лишь крохи?
– Как так?
– А вот как. Разве хоть кто-нибудь полноценно прожил жизнь, отпущенную человеку? Вряд ли. Возьмем, например, гардеробщика из ресторана, где я, как сказал, иногда бываю. Он знает одно – принимать у посетителе! обувь да выдавать.посетителям обувь, и так каждый день. Какой-нибудь старик скажет, не подумав: лучше и не надо. Но это ведь крохи жизни. А попробуйте спросить у официантки, – ужасная судьба у этого деда-гардеробщика, ответит она. Сидит верхом на жаровне у себя в подвале, со всех сторон окружен ящиками с обувью и беспрерывно чистит ботинки. Подвал у самого входа, зимой – холод, летом – жара. А дома, наверно, твердит своей старухе, как бы им хорошо жилось в богадельне.
– Вот и мама так. Она часто повторяет, что молодые всегда хотят умереть. Несерьезный это разговор.
– Она не зря так говорит – ясно ведь, что она переживет меня. Кстати, кого из молодых она имела в виду?
– Кого?… – запнулась Кикуко. – В сегодняшнем письме подруги тоже…
– Которое пришло утром?
– Да. Она не замужем.
– Хм.
Синго замолчал, Кикуко тоже не хотелось продолжать этот разговор.
Электричка только что отошла от Тоцука. До Ходогая было еще далеко.
– Кикуко, – сказал Синго. – Я уже давно об этом думаю. Тебе не хочется жить с Сюити отдельно от нас?
Кикуко смотрела на Синго и ждала, что он скажет еще, а потом спросила жалобным голосом:
– Почему, отец? Потому что вернулась Фусако-сан?
– Нет, с Фусако это никак не связано. Фусако полуразведенная, и ты, Кикуко, поэтому, наверно, жалеешь ее, но даже если она совсем уйдет от Аихара, долго у нас она не проживет. Будет жить отдельно, и то, что я сказал, касается только тебя и Сюити. Вам не лучше бы жить отдельно?
– Нет. Вы так добры ко мне, отец, я хочу жить с вами. Мне будет одиноко без вас.
– Мне это очень приятно.
– Вы так меня балуете. Я ведь самая младшая в семье, меня и дома баловали, отец очень любил меня, и
