я привыкла за всем идти к отцу.
– Я прекрасно знаю, что отец любил тебя. Ты даже не представляешь себе, как мне приятно, что ты всегда обращаешься ко мне. Мне было бы грустно жить без тебя. Ты, я думаю, знаешь все о Сюити, но до сих пор не хотел заговаривать с тобой об этом. Видишь, какой я отец. Может быть, если вы будете жить одни, у вас все наладится?
– Нет. Хоть вы мне ничего не говорили, вы всегда беспокоились обо мне – я это прекрасно знаю. Я хочу быть рядом с вами. – В огромных глазах Кикуко застыли слезы. – Я боюсь жить отдельно. Постоянно сидеть одной дома и ждать, ждать без конца. Как это невыносимо, как грустно, как это страшно!
– Но зато будешь ждать одна. Ну ладно, электричка не место для такого разговора. Все-таки подумай хорошенько.
Кикуко дрожала, словно ей уже сейчас было страшно.
Сойдя на токийском вокзале, Синго на такси повез Кикуко в Хонго.
Потому ли, что и родной отец очень любил ее, или потому, что она была сейчас сильно взволнована, но Кикуко это как будто не показалось странным.
Когда они приехали на ту самую улицу, где жила любовница Сюити, Синго, хотя он и не заметил ничего подозрительного, из осторожности попросил шофера въехать прямо во двор университетской клиники.
Весенние колокола
1
В Камакура, в пору цветения вишни, праздновалось семисотлетие буддийской столицы, и целый день звонили храмовые колокола.
Но временами Синго почему-то не слышит их. Кикуко, работает она или разговаривает, все равно слышит, а Синго, если не прислушивается, не слышит.
– Слышите? – сказала Кикуко. – Снова звонят. Слышите?
– Не разберу. – Синго наклонил голову. – А ты, бабка?
– Слышу, конечно. Неужели ты не слышишь? – Ясуко не хотелось разговаривать.
Положив на колени стопку газет дней за пять, она медленно листала их.
– Звонят. Звонят, – сказал Синго.
Стоило ему хоть раз уловить звон, потом он уже легко различал его.
– Услышал наконец и радуешься. – Ясуко сняла очки и посмотрела на Синго. – А монахи в храмах из сил выбиваются – день-деньской бьют в колокола.
– Это бьют в колокола верующие, которые приходят в храм, – десять иен за удар. А совсем не монахи, – сказала Кикуко.
– Ну и выдумщица же ты.
– Нет, правда, эти колокола называют колоколами моления об усопших… У храмов, говорят, есть даже план, сколько человек должно ударить в колокола – не то сто тысяч, не то миллион.
– План?
Синго показалось это странным.
– Колокола в храмах звонят очень уж уныло, не люблю я их.
– Ну что вы? Почему же уныло?
Синго подумал, как покойно сидеть вот так, в апрельское воскресенье в столовой и любоваться цветущей вишней.
– Семисотлетие. Семисотлетие чего? Одни говорят – семисотлетие Большого Будды[10] другие – семисотлетие святого Нитирэна[11], – сказала Ясуко.
Синго не мог ответить.
– А ты, Кикуко, не знаешь?
– Не знаю.
– Странно. А еще называется, живем в Камакура.
– Мама, в газетах, которые у вас, нет ничего интересного?
– Кое-что есть. – Ясуко протянула Кикуко газеты. Они были аккуратно сложены стопкой. Одну газету она оставила себе. – Как раз в этой газете прочла. Когда я прочла, как двое стариков покинули дом, просто сердце сжалось, эта история не выходит у меня из головы. Ты, наверно, тоже читала.
– Да.
– «Заместитель президента японской ассоциации гребного спорта, которого называли отцом любителей гребли…» – начала было Ясуко читать статью, а потом стала пересказывать ее своими словами: – Он был, кроме того, директором компании, которая строит лодки и яхты. Ему было шестьдесят девять лет, жене – шестьдесят восемь.
– Почему же у тебя сжалось сердце?
– Там перепечатаны прощальные письма приемному сыну, его жене и внукам.
И Ясуко снова стала читать газету:
