— Может быть, и маяк, но… кроме маяка, еще что-то, гораздо ярче. Ведь настоящее зарево!
— Ничего особенного — маяк и бушующие волны.
— Нет!..
Действительно, грохот, разбудивший Кикудзи, был не от бушевавшего моря. Море, слабо освещенное холодной ущербной луной, было спокойно.
Кикудзи некоторое время вслушивался и вглядывался в пустынную черноту. Розовые вспышки, озарявшие мрак, не походили на огонь маяка. Промежутки между вспышками были неодинаковыми, нерегулярными.
— Это орудия. Я подумала, что идет морской бой…
— А-а, правильно! Наверно, маневры американских военных кораблей.
— Да… Как страшно… И неприятно…
Плечи Юкико наконец расслабились. Кикудзи обнял ее.
Над черным морем, освещенным осколком холодной луны, шумел ветер, вспыхивало и гасло розовое зарево — отсвет далеких выстрелов. Кикудзи тоже стало немного не по себе.
— Нельзя же стоять так всю ночь и смотреть… Да еще совсем одной…
Кикудзи поднял ее на руки. Юкико робко обняла его за шею.
Охваченный острой, пронзающей грустью, Кикудзи отрывисто сказал:
— Нет, нет… Я не калека… Не калека… Но мое прошлое… Грязь… разврат… Они не разрешают мне к тебе прикоснуться…
Юкико в его руках стала вдруг тяжелой, обмякшей, она словно потеряла сознание.
В пути, в разлуке
1
Вернувшись домой из свадебного путешествия, Кикудзи, прежде чем сжечь, еще раз перечитал прошлогоднее письмо Фумико.
Ищите ли Вы меня? Прошу Вас, простите мое внезапное бегство.
Я решила никогда больше не встречаться с Вами. Потому и это письмо, наверно, останется неотправленным. А если я все-таки отправлю его, то не сегодня, не завтра и, право, не знаю когда. Еду я на родину моего отца, в городок Такэда, но к тому времени, когда вы получите это письмо, если все-таки получите, меня уже там не будет.
Отец покинул родину двадцать лет назад, и я никогда не бывала в Такэда.
Я знаю этот городок лишь по стихам Хироси и Акико Йосая в сборнике «Песни гор Кудзю» и по рассказам отца.
Я возвращаюсь на родину отца, которую никогда не видела и не знаю.
Меня тянет сюда. Меня манят и стихи местных поэтов, с которыми отец был знаком в детстве.
Такие, например:
И еще вот эти стихи Йосая влекут меня в горы Кудзю:
Я привела стихи о непокорном сердце. Но мое сердце никогда не противилось Вам, а если кому и противилось, то себе самому. Впрочем, это было даже не сопротивление, а нечто более печальное.
С той поры прошло уже три месяца. И я лишь «о покое молю» — для Вас. Действительно, нельзя же писать Вам такое письмо. Наверно, я пишу то, что хочу сказать самой себе, обращаясь к Вам. Может быть, я не допишу этого письма или, дописав, выброшу его в море.
Я пишу в холле. Мимо прошел бой, задернул шторы. В холле, кроме меня, только две супружеские пары — иностранцы.
Я взяла каюту первого класса, потому что не могу находиться среди большого количества людей. Мне неприятно. Каюта первого класса двухместная. Моя соседка — хозяйка гостиницы на горячих источниках Канкайдзи в Бэппу. Она возвращается домой из Осака от замужней дочери, только что родившей ребенка. Она сказала, что совсем там замучилась, хлопотала, помогала, не смыкала глаз, потому и решила поехать на пароходе, чтобы выспаться. И правда, эта женщина, вернувшись из столовой, сейчас же легла в постель.
Когда наш «Коганэ-мару» выходил из Кобэ, туда вошел иранский пароход «Звезда Суэца». Пароход необычного типа, таких раньше я не видела.
Моя спутница просветила меня, сказала — это грузопассажирский.
А я подумала — в какое время мы живем, даже иранские пароходы приходят в Японию…
Наш пароход удаляется все дальше и дальше от берега, от Кобэ, и горы за ним постепенно становятся темными, расплывчатыми. Сейчас осень, дни короткие, вечерние сумерки наступают рано. По репродуктору передали объявление службы морской безопасности (об азартных играх — на борту корабля они никогда не приводят к добру. К ответственности привлекаются даже пострадавшие).
Должно быть, ожидается крупная игра — в третьем классе едут профессиональные игроки.
Моя соседка заснула, и я пошла в холл. Здесь две супружеские пары, иностранцы, впрочем, одна женщина — японка. Ее муж не американец, а, кажется, европеец.
И я вдруг подумала — хорошо бы выйти замуж за иностранца и уехать далеко, далеко, за границу.
Подумала и удивилась. Какие дикие мысли! Наверно, толчок им дало путешествие на пароходе, но все равно думать о замужестве как-то очень уж неожиданно для меня.
Эта женщина, японка, по-видимому, из хорошей семьи и держится с достоинством, только очень уж старается во всем подражать мимике и манерам европейцев. Ну что же, это ей удается, но все равно получается несколько нарочито. Во всяком случае, так мне кажется. Может быть, она постоянно испытывает гордость, оттого что замужем за европейцем, потому и держится так?..
Впрочем, порой человеку трудно разобраться в собственных душевных движениях. Я сама до сих пор не пойму, что движет мной в течение трех последних месяцев. И мне очень, очень стыдно из-за чашки сино. Зачем я ее разбила о каменный таз в Вашем саду?!
«Ведь есть сино лучше!» — сказала я тогда. И я сказала это совершенно искренне. Так я считала тогда.
Вы обрадовались кувшину сино, который я подарила Вам в память о моей матери, я решила подарить Вам также чашку. Необдуманный поступок. Потом мне пришло в голову, что бывает сино и получше этой чашки. Вот тут-то и начались мои мучения. Я места себе не находила.
