как выстрел из стартового пистолета. Только после того, как вопрос задан, начинаются ежегодные поиски тетради, в которой расписано что в каком чемодане лежит. Это не какая-нибудь общая тетрадь за 48 копеек, а ежедневник с видами Сирии и надписями на арабском языке — маме привезла его из Сирии Инна. Чаще всего полуторачасовые поиски увенчиваются успехом, и операция входит в новую стадию: содержимое чемоданов не совсем совпадает с указанным в тетради…. И это несмотря на то, что каждый раз вынутое вычеркивается, а доложенное вписывается. Наверное, именно поэтому папина интонация в вопросе «какой?» полна обреченности — ведь он что несмотря на тетрадь с арабской вязью на обложке, ему все равно придется опять доставать все. И опять все вынутое вычеркивается, все доложенное вписывается, чтобы в следующем году опять не совпасть. Ритуал на то и есть ритуал, чтобы не нарушаться! Наверное, мама слишком часто отвлекается на нас, так что один глаз у нее в тетради, а другой следит за нашими маневрами вокруг чемоданов: мы норовим незаметно вытащить мамино свадебное платье, чтобы потом играть в невест, или мамино платье для беременных, чтобы играть в мам. Но самый главный «объект» охоты находится в чемодане номер 3 — это мы с сестрой помним без всяких сирийских ежедневников. Это розовый шелковый конверт для новорожденных. Наконец, пока родители обсуждают, пора или еще рано доставать зимние шапки — наверное, именно в этот момент мама в очередной раз забыла вычеркнуть шапки из списка — и поминутно просят примерить то одно, то другое, мы с сестрой щелкаем замком на вожделенном чемодане № 3. Машка для отвода родительских глаз меряет плащ, а я потихоньку вытягиваю конверт. Он тоже убран в чемодан в ожидании «новорожденного», в нем Машу из роддома забирали, но в данный момент нас не интересует его славное прошлое или эстетические характеристики, для нас его главное достоинство заключается в способности быстро скользить по ковру, и мы катаемся на нем, не реагируя на рассеянные окрики родителей, слишком занятых чемоданами, чтобы всерьез заняться нами. Но наконец, очередь доходит и до нас, и наш ковер-самолет реквизируют.
Таким же праздником была для нас игра с большим надувным дельфином. Его никогда не использовали по назначению — в воде, но мы обожали играть с ним дома на полу, потому что большую часть года дельфин в сдутом виде хранился где-то на антресолях за чемоданами, так что надуть дельфина было почти такой же радостью и редкостью как надуть Санта Клауса и нарядить на новый год елку.
Куклы
Моя первая кукла — брюнетка с карими глазами — Лулу. Мне привез ее папа, когда отслужил в армии. Историю происхождения и этимологию ее имени я не помню. Может, я тогда только эти звуки произносить умела или в инструкции к кукле было указано ее имя.
Когда мне исполнилось 5 лет, бабушка подарила мне Наташу. За день до этого у меня появилась младшая сестра и ее тоже собирались назвать Наташей — настаивала на этом я, в честь моей лучшей дачной подруги. Нравилось ли это имя взрослым — не знаю, мое предложение они приняли и зваться бы моей сестре Наташей, но приехала бабушка Таня — мамина мама — и сказала, что так как меня назвали в честь папиной бабушки, ей бы тоже хотелось назвать мою сестру в честь другой прабабушки — ее мамы — Машей. Так ее и назвали. Но куклу я переименовывать не стала. У нее были короткие, как будто перекисью крашенные волосы, взрослое лицо и фигура младенца. Одета она была в белые ползуночки и голубую бархатную кофточку. Потом было целое полчище пупсиков, в них, кстати, мы играли чаще, чем в больших кукол, среди них моя любимица — Эмма — крошечный пупсик, со средний палец ростом, но в отличие от всех пупсиков не с нарисованными, а с настоящими черными волосами. Бабушка сшила для нее розовое бальное платьице на бретельках и много других нарядов.
Один раз бабушка с дедушкой повезли меня в день рождения в детский мир — выбирать подарок. Из всего бесконечного многообразия кукол я выбрала… самую большую! Она была с меня ростом. Это было ее единственным достоинством (хотя, скорее, и это было недостатком — я не могла ее никуда взять с собой, так как никто не соглашался ее нести). У нее постоянно «выскакивала» голова, была она совсем не уютная — не только из-за своих размеров, но и из-за жесткости, она была пластмассовая.
Последнюю мою куклу звали Суок. Она продавалась в маленьком «Детском мире» (на Проспекте Мира, чуть не сказала на Алексеевской, ведь раньше — как давно это было! — она была Щербаковской.): в длинном, принцессинском платье, но главное, в наборе с куклой были щетка, зеркальце и парик!! У куклы были короткие светлые волосы, а парик был черный, с локонами. Я написала бабушке записку, умоляя ее купить мне эту куклу и выражая готовность поделить расходы пополам (у меня было накоплено семь с полтиной, кукла стоила 14 рублей). Кажется, бабушка уговаривала потерпеть до дня рождения, но я боялась, что к тому времени куклу купят. Короче, бабушка мне ее все-таки купила. Потом Машка накалякала у нее на лбу шариковой ручкой, я обозвала Машку дурой, меня наказали и я за это сбежала из дома. Впрочем, это вы уже знаете. А черный парик пригодился, когда мы делали мумию. Это была моя последняя кукла, потому что летом мне исполнилось 13 лет, и больше кукол мне не покупали. Но в «Детский мир» продолжали возить — за одеждой. Большой «Детский мир» на площади Дзержинского запомнился мне большими часами и пальто с подкладкой в цветочек.
Осень наступила как всегда неожиданно, и тут выяснилось, что мне, как всегда, не в чем ходить: из всего прошлогоднего я выросла. Бабушка встретила меня у школы (вообще-то, я уже большая и хожу домой сама), мы сели на ту самую «девятку», и на это раз поехали не до «Щербаковской», не до Садового кольца, а до конечной остановки «площадь Дзержинского». Ну, кто такой был этот Дзержинский, я вам сейчас рассказывать не буду. Бабушка сразу потащила меня в отдел верхней одежды. Пока она напяливала на меня, безучастно стоявшую посреди торгового зала, одно безобразное пальто — в красно-зеленую клетку — за другим — шубой из искусственного меха (впрочем, определение «безобразный» вполне подойдет ко всему тогдашнему ассортименту детского мира. Красивую одежду (я до сих пор до мелочей помню, как она выглядела!!): водолазку со сценками про «Ноев ковчег» — единственный эпизод из Библии, о котором я знала, и именно благодаря этой водолазке! футболка с мальчиком и девочкой и надписью на английском про любовь LOVE. так и просится фраза про единственно слово на английском языке, но не покривлю против правды, на английском, благодаря маминым стараниям, я знала целых 2 слова: гууднайт и плиз, и еще лав — благодаря футболке. Эти единственные красивые вещи в моем гардеробе мне привез из Японии дядя Юра. Все остальное был советский ширпотреб (в детстве я думала, что это — ругательство). Так вот, в то время, как бабушка напяливала на меня жуткие пальто в кричащую клеточку, крапинку, точечку и однотонные, я… прошу прощения за еще одно лирическое отступление. Я помню, что вся одежда была именно таких оттенков, видимо, чтобы отвечать эстетическим запросам многонационального населения, пошивались пальто этих двух типов: площадно-ядовитый окрас для кочевых и южных народностей, и неброские серые оттенки для оседлых и северных народов. Не зря же в школе проходили про кочевников- скотоводов и оседлых земледельцев. Впрочем, были еще болгарские мутоны и совсем уж недоступные румынские дубленки. Но это, наверное, для вождей, для племенных вождей, я хотела сказать, или жрецов. Так вот, тогда я обо всем этом, конечно, не думала. Взгляд мой блуждал по перманентно-платиновым продавщицам, а мысли витали вокруг полушубка из кролика, как у Нарки, иногда перескакивая на отдел игрушек с рядами кукол. И вдруг мой взгляд, перенесясь с шеренги одинаковых продавщиц на ряды одинаковых пальто, выхватил в этом море серого, серо-бурмалинового и детской неожиданности нежно- голубой кусок с полевыми цветами. Я сразу встрепенулась и сказала бабушке, что хочу померить «вон то».
— Так мы это уже меряли, ты сказала тебе в подмышках тянет.
— Ну, а ты мне побольше дай померить.
Само по себе это пальто ничем не отличалось от своих соседей по вешалке: все тот же серый драп с плохо пережеванной нитью там и тут, такой советский вариант букле, но подкладка по какой-то странной прихоти разработчика ли одежды (думаю, что дизайнеров в те времена в СССР не существовало), швеи ли, перепутавшей ткань, но подкладка резко контрастировала со всем окружающим, бросая вызов серости яркими полевыми цветами на небесно-голубом, даже бирюзовом фоне. Мы купили это пальто.
На следующий день выпал снег, и мама сказала:
— Вовремя вы вчера с бабушкой съездили. Ну, одевай обновку.
Я послушно одела эту арестантскую телогрейку, и когда мама протянула руки, чтобы меня застегнуть,
