продолжал: — Из вашего молчания я позволю себе заключить, что она, как у вас принято говорить, идет на поправку.
Маккехни снова промолчал.
— И третье: вам не кажется поразительным, что полиция понятия не имеет, что произошло — кто и почему мог такое совершить? Между прочим, вы, как я полагаю, не рассказали им о своей симпатичной секретарше, которая, судя по всему, больше у вас не работает? — Маккехни продолжал молчать. Он пытался записать в блокнот у телефона максимум из содержания разговора. — Нет, не рассказали. Догадываюсь. Итак, если все суммировать, мистер Маккехни, хочу сказать вам следующее. Разве вам не кажется удивительным, даже пугающим то, что в вашем собственном доме случилось аж два нападения, а полиция после полного расследования не нашла ни одной стоящей зацепки? И, по иронии судьбы, именно вы не пожелали сообщить им о том единственном факте, который мог оказаться полезным. Ситуация не очень приятная, мистер Маккехни, во всяком случае, для вас. Суть ведь в том, что нечто подобное, или даже, боюсь, нечто куда более неприятное, может случиться снова, и вы будете практически уверены, что полиция опять не сможет вам никак помочь. Что скажете на это, мистер Маккехни?
— Кто знает.
— А я скажу вам, мистер Маккехни, некоторые из нас знают, да, знают. Возьмем, например, наш случай. Предположим, вы снова отправитесь в полицию. Предположим, извинитесь, что не рассказали про Барбару. Думаете, они удвоят усилия после того, как вы признаетесь, что солгали? Они всего лишь люди, мистер Маккехни, в конце концов он и подумают, что вы снова врете, и скажут друг другу, как у вас принято: «Навешаем ему лапши». И потом, если они все-таки воспримут вас всерьез, куда приведет их эта новая информация? Насколько ближе они подойдут к разгадке? К тому же даже в ваших краях каждый день совершаются новые преступления…
— Что вы хотите?
— Рад, что вы об этом спросили, мистер Маккехни. Это хотя бы показывает, что вы человек неглупый. Я хочу, чтобы вы хорошенько подумали. Подумали о том, что называют «аспектами». Больше, на данный момент, мне от вас ничего не нужно. А теперь я повешу трубку и отпущу вас заниматься вашим законным бизнесом.
Трубку повесили.
Маккехни послушно начал думать об аспектах. Оказывали ли на него давление? Пока, во всяком случае, нет. Готовили ли его к тому, чтобы оказать давление? Если да, то делали они это довольно радикальным способом. Угрожает ли жене опасность дома? Угрожает ли опасность ему самому? Стоит ли еще раз обратиться в гилдфордскую полицию? Есть ли смысл пойти в ближайший участок «Уэст-Сентрал», что на Бродвик-стрит? Может, попытаться перевести дело в «Уэст-Сентрал», в надежде, что информация о Барбаре затеряется где-нибудь по дороге? Но что он, на самом деле, должен им сказать? Можно сделать одну вещь — пойти и переговорить с Шоу, следователем в «Уэст-Сентрал», они иногда пропускали вместе по стаканчику. Это, пожалуй, и стоит сделать.
Маккехни позвонил в «Уэст-Сентрал». Там сказали, что Шоу отправился в недельный отпуск. Хочет ли он поговорить с кем-то другим? Нет, не хочет.
Два дня спустя Белинда по громкой связи сообщила, что мистер Сальваторе снова на проводе.
— У вас по-прежнему все в порядке, мистер Маккехни? Хорошо. Я у вас много времени не отниму. Как я понимаю, вы уже подумали. Вы, конечно, не пошли туда еще раз, чтобы сделать маленькое признание.
Маккехни молчал.
— Конечно нет. А теперь я скажу, что вы для меня сделаете. Вы дадите мне денег. Не очень много. Совсем даже мало. Двадцать фунтов. Нет, пусть будет двадцать пять. Значит, так: утром вы пойдете в свой банк — или прямо из кошелька возьмете, неважно, откуда — и будете ждать, когда я вам снова позвоню и скажу, что вы должны с ними сделать. Я с вами вполне откровенен, мистер Маккехни. Да, и можете быть уверены: даже если вы никогда такого не делали, мне это не впервой.
Трубку повесили. Маккехни сделал глубокий вдох, надел пиджак, сказал Белинде, что выйдет на пару минут, и направился в полицейский участок «Уэст-Сентрал».
Участок «Уэст-Сентрал» слыл одним из тех, до которых никак «руки не доходят». Десять лет назад там сняли синий фонарь, висевший у входа на кирпичной стене, а пять лет спустя водрузили новую белую вывеску, узкую и длинную, с неоновой подсветкой: ОТДЕЛЕНИЕ ПОЛИЦИИ УЭСТ-СЕНТРАЛ. Но с тех пор все приходило в упадок: серая краска внутри почернела, тарелки в столовой с каждым годом становились все обшарпанней, характеры портились.
Шоу был все еще в отпуске, и вместо него Маккехни проводили к старшему инспектору Эрнесту Салливану — двадцать пять лет в полиции, десять на этом участке — неприветливому, полному мужчине, которого не могли тронуть ни сами преступления, ни большинство заявителей. Маккехни изложил свою историю — нападение на жену, кот на вертеле, телефонные звонки, требование денег — Салливан все это время перекладывал на столе бумаги и время от времени ковырял в ушах спичкой.
Когда Маккехни закончил рассказ, Салливан произнес только:
— Никогда не слышал про такие штуки с котами. Все остальное для меня не новость. Сила, наверное, нужна, чтоб кота на шампур насадить. Расцарапает, небось, как думаете?
Маккехни начал терять терпение из-за интереса, проявляемого полицией к смерти кота:
— А как же нападение на мою жену и шантаж?
— Откуда вы знаете, что это шантаж?
— Конечно, это шантаж!
— Этот человек сказал, что он сделает, если вы не заплатите?
— Нет.
— Тогда, может, он только прощупывает. Может, эти две вещи и не связаны между собой. Кто-то прочитал статью в местной газете и решил попытать счастья.
«Так быть не может, — подумал про себя Маккехни, — ведь этот тип, Сальваторе, знал про Барбару, а об этом в газете ничего не было». Но вслух произнес только:
— Что-то не похоже, как вам кажется?
— Но возможно, — Салливан, похоже, стремился свести проблемы, связанные с этим делом, к минимуму. Маккехни ждал. В конце концов Салливан поерзал в кресле, снова поковырял в ухе и сказал:
— Я, пожалуй, могу распорядиться, чтобы дело перевели сюда, — особого энтузиазма в его голосе не прозвучало. — Вы хотите, чтобы я это сделал?
— Если думаете, что так будет лучше. Что бы ни происходило, к тому месту, где я живу, это, очевидно, не имеет никакого отношения.
Салливан кивнул, медленно поднялся и вышел. Вернувшись, он, похоже, обратил еще меньше внимания на присутствие Маккехни в своем кабинете. Взгляд его говорил: если Маккехни уйдет, можно будет наконец как следует прочистить уши.
— Они вышлют мне дело, — заверил он, — какой-то Бейлис. Говорит, согласно заключению судмедэксперта, кот жарился на вертеле часа три. Ну и запах там был, наверное.
— Не помню.
— Да ладно, Маккехни, я уверен — помните. Да, кстати, раз уж мы начали о неприятных запахах — здесь ведь тоже малость пованивает, как по-вашему?
Маккехни огляделся.
— Нет-нет, оглядываться не надо. Я хотел сказать, что воняет от вашего места, я прав, мистер Маккехни? Ручки-то у нас не всегда были чистенькие? Рыльце-то в пушку, а, Маккехни? Собираетесь побыть Маккехни подольше? А то, если снова собираетесь изменить имя, надо срочно обновлять ваше досье.
— Это было сто лет назад.
И в паре сотен миль отсюда. Плохая компания, соблазн, могло случиться с кем угодно. Нельзя вести дело, не подвергаясь периодически соблазну. Но откуда Салливану известно про судимость?
— Это было сто лет назад, — повторил он. — Я думал, существует закон о сроке давности, что-то в этом роде.
— Есть такой закон, Маккехни, есть. — Салливан оживился — ему явно нравился поворот разговора. — Но к нам это не относится, так ведь? Или относится, но не в полной мере. А когда человек
