Эпилог

«…Начав когда-то с деклараций о “чистом искусстве”, Б.Пастернак кончил тем, что стал орудием буржуазной пропаганды, выгодным объектом спекуляции для тех кругов, которые организуют “холодную войну”, стараются оболгать все прогрессивные и революционные движения. Реакционные круги встретили морально-политические падения Пастернака с одобрением совсем не потому, что ценят в нем какой-то писательский талант, а потому, что он присоединился к их ожесточенной, но безнадежной борьбе против поступательного движения истории.

Литературная деятельность Пастернака давно иссякла в эгоцентрическом затворничестве, в самоизоляции от народа и времени. Роман “Доктор Живаго”, вокруг которого поднята пропагандистская возня, обнаруживает только непомерное самомнение автора при нищете мысли, является воплем перепуганного обывателя, обиженного и устрашенного тем, что история не пошла по кривым путям, которые он хотел бы ей предписать. Идея романа фальшива и ничтожна, вытащена с декадентской свалки.

Б.Пастернак порвал последние связи со своей страной и ее народом, превратил свое имя и свою деятельность в политическое орудие в руках реакции. Присуждение Пастернаку Нобелевской премии, по существу, за роман “Доктор Живаго”, наспех прикрытое высокопарными фразами о его лирике и прозе, в действительности подчеркивает политическую сторону нечистоплотной игры реакционных кругов.

…Учитывая политическое и моральное падение Б.Пастернака, его предательство по отношению к советскому народу, к делу социализма, мира, прогресса, оплаченное Нобелевской премией в интересах разжигания холодной войны, — президиум правления СП СССР, бюро Оргкомитета СП РСФСР и Президиум правления Московского отделения СП РСФСР лишают Пастернака звания советского писателя, исключают его из числа членов СП СССР (принято единогласно)» (Известия, 1958, 29 окт).

На заседание этих организаций был приглашен и Пастернак. Он, однако, прислал письмо, основные положения которого состояли в следующем:

1. Я искренне хотел прийти, но не смог — заболел.

2. Я и сейчас еще верю, что можно писать «Д.Ж.», оставаясь советским писателем. Тем более что это было в 56 году, когда появился роман Дудинцева «Не хлебом единым».

3. Я передал рукопись «Д.Ж.» итальянскому коммунистическому издательству и ждал цензурованного перевода. Я согласен был выправить все места…

4. Дармоедом я себя не считаю.

5. Самомнения у меня нет. Я просил Сталина позволить мне писать, как умею.

6. Я думал, что «Д.Ж.» коснется дружеская рука критика.

7. Ничто не заставит меня отказаться от чести быть Нобелевским лауреатом. Но деньги (премию) я готов отдать в фонд Совета мира.

8. Я не ожидаю от вас справедливости. Я жду всего для себя. Но, прошу вас, не торопитесь. Славы и счастья вам это не прибавит.

31 октября 1958 года в Доме кино состоялось общее собрание московских писателей. В повестке дня вопрос о Пастернаке. Председательствовал и делал первое сообщение С.С.Смирнов. Один из присут

ствовавших на собрании сделал краткую протокольную запись доклада и выступлений, которая приводится ниже.

С.Смирнов оглашает письмо группы писателей, одобряющих исключение П. из СП и требующих еще более суровых кар. Затем Смирнов огласил телеграмму П., посланную им Шведской академии: «…бесконечно признателен… тронуг… горд… сконфужен…» И интервью иностранным корреспондентам: «Я счастлив… Я хотел бы поехать в Стокгольм за премией…»

Смирнов. Смотрите, в какую компанию попал Пастернак. Французский реакционный поэт Камю. Черчилль.

В субботу студенты Литинститута пришли к СП с плакатами: «Долой иуду из СССР».

…П. хочет откупиться. А в свое время Федин просил его четыре дня подписать Стокгольмское воззвание мира… К дому предателя Кнута Гамсуна приходили его читатели и бросали за ограду его книги… Конечно, в своем докладе т. Семичастный нехорошо, грубо говорил о свинье… Но со второй частью его доклада — высылке П. из СССР — я полностью согласен. (Сильные аплодисменты в зале.)

Надо просить правительство о лишении П. советского гражданства.

Идут слухи, что Пастернак отказался от Нобелевской премии, но мы ничего не знаем. За границей опубликовали его заявление: «В связи с реакцией советского общества я вынужден отказаться от премии…»

Л.Ошанин. Пастернак был под наблюдением наших врагов. Присуждение ему Нобелевской премии — тонкий расчетливый удар. Когда в 1945 году вручали медали «За доблестный труд в Отечественной войне», пригласили и его для награждения. А он: «Ах, медаль… Я пришлю, может быть, сына…» Андроников много часов ходил вокруг него, чтобы тот подписал Стокгольмское воззвание. Я называю его внутренним эмигрантом…А ведь было, что вдруг писал он несколько настоящих слов о Ленине.

Корнелий Зелинский. Я внимательно, с карандашом в руках прочитал «Д.Ж.» и почувствовал себя оплеванным. Масса религиозной писанины. Я ценил Пастернака как художника-поэта. На Западе имя П. — синоним холодной войны. Его портрет печатают рядом с портретом другого предателя — Чан Кай-ши. Присуждение Нобелевской премии Пастернаку — атомная литературная бомба. Удар в лицо советскому правительству. В Неаполе было собрание 400 писателей из 22 государств. Никто не произнес имени Пастернака, это все равно, что неприличный звук в обществе. Виновно его окружение. Оно создало культ его личности. В свое время за мою критику Пастернака («Поэзия — чувство современности») В. В. Иванов перестал подавать мне руку. Я говорю: «Иди, получай там свои 30 серебреников. Ты нам не нужен».

Герасимова Вал. Я, как бывшая комсомолка, не могу простить сцены стрельбы д-ра Ж. по дереву вместо врага. Это доктор Мертваго, а не Живаго. Цвет интеллигенции не он, а Макаренко, Тимирязев…

Виктор Перцов. Негодование не улеглось, хотя прошла уже неделя. В «Тезисах» Пастернака меня поразила одна вещь. Он считает смягчающим обстоятельством то, что своего «Д.Ж.» писал одновременно с Дудинцевым. Но это разные вещи! Я встречал Пастернака в обществе Маяковского. Я не курил ему фимиам, но и не думал о низости. Кроме особо гурмански настроенных молодых людей, Пастернака никто не читает. Поэтическое кредо П. — «80 тысяч верст вокруг себя». В молодые годы я опубликовал статью о Пастернаке («Вымышленная фигура»), чем вызвал гнев Асеева, Шкловского. Это подлая фигура. Свою автобиографию П. опубликовал в Париже. Более гнусного, чем он написал о Маяковском, я не знаю. Он написал Сталину письмо, в котором благодарит за эпитет, данный Маяковскому Сталиным — «лучший, талантливейший поэт нашей эпохи». Что делать с господином Пастернаком? Он свободен от нашего общества, но от «того» общества не свободен. И пусть он отправляется туда. Я не могу себе представить, чтобы у меня осталось соседство с Пастернаком. Нельзя, чтобы он попал в перепись населения СССР. Мы поздно опубликовали письмо редакции «Нового мира». Давайте по-настоящему хорошо работать!

Безыменский. Сегодня длинный спор о Пастернаке кончился. Еще в 34 году группа пролетарских писателей давала бои Бухарину, сказавшему, что надо ориентироваться на Пастернака. Теперь Пастернак своим поганым романом поставил себя вне литературы и общества.

Софронов. Даже в Чили один писатель на перепутье сказал нам: «Странно вы ведете себя с Пастернаком. Ведь он ваш враг». (Говорит плохо, путаясь, не заканчивая фраз.)

С.Антонов. Размер премии 40–50 тысяч долларов. Нобель перевернулся бы в фобу, если бы узнал, кому пошли его деньги.

Б.Слуцкий. Шведская академия знает о нас только по ненавистной Полтавской битве и по еще более ненавистной Октябрьской революции. Премия Пастернаку дана ему из-за ненависти к нам.

Г.Николаева. Я принадлежу к тем людям, которые воспринимали и любили некоторые стороны творчества Пастернака — о природе, о Ленине. Я думала, что Пастернак найдет новый путь. «Д.Ж.» — плевок в народ. У меня теплилась надежда, что у него найдется