поддерживал Андроника Комнина. Но уже очень скоро Андроник Ангел должен был бежать из Византии и вместе с сыновьями искал прибежища в Иерусалимском королевстве. Среди этих сыновей находился и Исаак.
Хотя семье Ангелов были свойственны полководческие традиции и отец Исаака командовал некоторое время восточными отрядами, сам Исаак меньше всего был полководцем. По-видимому, с детства его готовили к духовной карьере и обучали богословию; во всяком случае, Никита Хониат с насмешкой говорит о посещении Исааком школы грамматиста, где его награждали ударами по рукам и по заднице. Но вот что любопытно. Хониат молчит об этом, но в английской хронике Псевдо-Бенедикта Питербороского рассказывается, что Исаак был послан для получения образования в Париж и в тамошних школах изучал латинский язык, западные обычаи и теологические доктрины.
В Иерусалимском королевстве Исаак и его братья пробыли недолго. Кто-то из них вернулся в Константинополь, где по приказу Андроника I был ослеплен. Брат Исаака Феодор возглавлял мятежные силы в Прусе, сам Исаак действовал против Андроника в Никее.
Вот как мало мы знаем о нем вплоть до того момента, когда отчаянное нападение на Айохристофорита привело Исаака Ангела в храм Св. Софии, а затем на императорский престол. Ему было тогда около 30 лет.
От Андроника Исааку II Ангелу досталось нелегкое наследство. Ему удалось на некоторое время приостановить развал Византийской империи. Он занимал престол почти десять лет и потерял его не в результате народного возмущения и не под натиском иноземного вторжения, — его царствование трагически завершилось в апреле 1195 г. дворцовым переворотом, возглавленным старшим братом императора Алексеем, которого Исаак безгранично любил, которого он выкупил из турецкого плена и которому безраздумно доверял. Он был схвачен заговорщиками, ослеплен и брошен в темницу, чтобы выйти из нее только накануне захвата Константинополя латинянами, — озлобленным стариком.
Исаак приостановил развал империи. Ораторы превозносили мужество и ум златокудрого василевса, но трезвые (хотя и совсем не беспристрастные) известия Никиты Хониата позволяют понять, что новый государь отнюдь не был ни выдающимся полководцем, ни гениальным дипломатом. Вполне рядовой человек, Исаак жил будничными интересами, но он был молод и трезв, и его не преследовали страхи и беспокойные увлечения, свойственные его предшественнику. Как большинство его современников, Исаак был религиозен, почитал Богородицу, охотно строил и украшал храмы. Как большинство его современников, Исаак соединял религиозность с суеверностью.
Средневековый человек, окруженный грозной природой и подчиненный непонятной и чуждой ему политической власти (будь то власть феодального сеньора или константинопольского василевса), смотрел на окружающий мир с опаской и напряженно искал средства острым взглядом проникнуть в будущее и распознать скрытое от него. Византийцы — при всей упорядоченности их общественного существования — были не менее суеверными, нежели их западные современники. Сновидения обдумывались и обсуждались самым тщательным образом, ибо в них могло выразить свою волю Божество. В Византии была популярна книга, приписанная Ахмету бен-Сирину, будто бы служившему в IX в. толкователем снов при дворе арабского халифа. Эта книга содержала рецепты, с помощью которых можно было объяснить самые разные сновидения. Лев Тосканец, приближенный Мануила I, перевел «Сонник» Ахмета на латинский язык.
Предсказывали будущее по метеорологическим явлениям, особенно по грому, но еще шире были распространены астрологические толкования, когда по констелляции планет предвещали судьбу и определяли дни, благоприятные для свадьбы или для сражения. Как раз на 15 или 16 сентября 1186 г. астрологи всего света — в Сирии, в Византии, в Сицилии, в Испании — предсказали страшный катаклизм: семь планет должны были сойтись в знаке Весов и породить бури и вихри, которые разрушат города. По всему свету люди рыли в земле убежища, вынимали стекла из домов, собирали припасы, чтобы пережить катастрофу. Однако предсказание не сбылось: в тот день ветра не было вовсе и даже нельзя было провеять зерно. Сколько насмешек обрушилось тогда на головы астрологов!
Церковь относилась к предсказателям с настороженностью. С одной стороны, она допускала, что благочестивые люди, праведники, святые, и в самом деле могут проникнуть мыслью в будущее, и византийская литература полна рассказов о праведных пророках. С другой стороны, Церковь утверждала, что гадания и астрологические выкладки противоречат богословской догме: божественная воля непостижима, и никаким умственным напряжением нельзя понять Бога, если только он сам не захочет открыть свою волю — то посылая комету, то землетрясение, то нашествие саранчи. А если гадатели и толкователи снов (так утверждали образованные священники) иногда умудрялись предвидеть какие-то события, то способность эту давало им не божественное откровение, а демоны. Гадатели казались чародеями, способными с помощью демонов совершать всевозможные чудеса.
Про Сикидита, современника Андроника Комнина, рассказывали, что он умеет омрачать зрение людей и заставлять их видеть совсем не то, что совершалось на самом деле. Однажды Сикидит с друзьями смотрел на море, где какой-то лодочник гнал челн, груженный глиняной посудой. На потеху своим приятелям Сикидит внушил бедняге, что в его лодке появился змей с огненным гребнем и уставился на лодочника, словно собираясь его пожрать. В отчаянье схватил тот весло и принялся колотить змея, но попадал, разумеется, по горшкам и мискам, — а зрители помирали от смеха. Другой раз Сикидит пришел в баню и, поссорившись с мывшимися там людьми, заставил их увидеть, как из крана с горячей водой выскочили черные человечки и стали пинками выгонять всех в предбанник.
Впрочем, астрология, колдовство, толкование снов (в средневековых условиях) были не просто нелепицей и суеверием. Они способствовали накоплению знаний о звездной карте, наблюдением за психической деятельностью человека, развитию начатков гипноза. Они формировали представление о естественной связи в природе, пантеистическое представление, внутренне противоречащее официальному учению о личностном Божестве, стоящем выше всякого разумения.
Церковь и государство наказывали чародеев и колдунов, но не отказывались от их услуг. Даже византийский суд, опиравшийся на римские традиции и располагавший огромным аппаратом для разбора тяжб, не пренебрегал колдовскими средствами, чтобы уличить преступника: заподозренному в воровстве давали ломоть священного хлеба или заставляли глядеть, не моргая, на магическое око, нарисованное на стене, и в зависимости от его поведения решали, виновен он или нет.
Исаак обращался к гадателям. В его время особенно популярен был предсказатель Василаки, к которому толпами валил народ за советом, не смущаясь ни туманными речами «пророка», ни его странным поведением, — он очень любил, говорят, заворачивать подолы женщинам и спокойно пользовался самыми срамными словами, а свои предсказания выражал прыжками, которые пьяные старухи, его родственницы, истолковывали затем вопрошавшим. К Василаки — незадолго до несчастного конца своего царствования — обратился и император.
Появление василевса в жилище пророка не произвело на «одержимого Пифоном» (как называли Василаки просвещенные византийцы, любившие эллинские мифологические образы) ни малейшего впечатления. Исаак сказал ему: «Здравствуй, отец Василаки», но тот даже не кивнул головой, а стал скакать и браниться, понося всех пришедших вместе с государем, особенно его любимца, молодого Константина Месопотамита. Затем он схватил палку, бросился к портрету императора, висевшему над кроватью (даже в частном доме ромея выставлялись императорские изображения), и проткнул ему глаза. Дерзость юродивого предсказателя дошла до того, что он попытался сбить головной убор с василевса.
Так рассказывает Хониат, и примечательно, что писатель хотя и посмеивается над скачущим, словно козел, старикашкой, все-таки не в силах освободиться от суеверия и в нелепых действиях Василаки усматривает намек на последовавшие вскоре события — ослепление Исаака и лишение его царского венца. Сбывшееся пророчество, полагает Хониат, принесло Василаки новую славу.
Император, впрочем, счел старика сумасшедшим и не принял во внимание его прыжков и ужимок. Надо думать, старухам-толковательницам тоже не могло прийти в голову, что ждет царя в ближайшее время.
Ни религиозность, ни суеверность не мешали Исааку любить маленькие плотские радости. В отличие от Андроника он не отказывал себе в еде, и на пиршественном столе Исаака громоздились горы мяса и разливались моря вина. Он через день ходил в дворцовую баню — современники удивлялись такой чистоплотности. Он пользовался духами и притираниями, завивался и в своих роскошных одеждах напоминал павлина. Он никогда не надевал дважды одну и ту же рубаху. Его окружали мимы, скоморохи и
