Сергей сумел прикурить только с третьей попытки, глубоко затянулся и выпустил облачко дыма.
– Наверняка те, кто пишут на заборах и стенах домов «Цой жив», не подозревают, насколько они близки к истине. Пошли отсюда, а то, когда я гляжу на них, плакать хочется. Вспоминаю свои первые годы…
И они зашагали прочь со двора, мимо детского садика и сидевших на лавочке бабушек. Те поглядели на двух мужчин с неодобрением, одна даже головой покачала, сказала что-то подруге.
– Почему никто не видит сходства? – спросил Игорь. – Ведь лицо… и голос. Тут, по-моему, невозможно ошибиться.
– Люди видят лишь то, что хотят и готовы увидеть. То, во что верят. Напоминает им бомж с Выхинского рынка известного актера и певца – ну и что? Он же умер много лет назад. И человек начинает думать, что такое невозможно, что ему почудилось, и при втором взгляде сходство уже не так велико. Человеческий разум – гибкая штука, он способен сам убедить себя в чем угодно. Было бы желание.
Из двора они вышли на улицу, а затем и вовсе к железной дороге и неспешно пошли вдоль нее.
– Чего зря ходить? – сказал Сергей. – Тут рядом рынок большой. Пойдем туда, посмотрим, почем нынче фрукты у уроженцев солнечного Кавказа.
– Пойдем, – кивнул Игорь.
Ему было все равно, куда идти, лишь бы двигаться, переставлять ноги, а не сидеть на месте.
Рынок нашли быстро, и, едва окунулись в его шумный водоворот, голова у Игоря закружилась. Он попытался остановиться, сказать, что ему нехорошо, но не смог, и все поплыло перед глазами…
Когда зрение сфокусировалось, обнаружил, что стоит совсем на другом рынке.
Под ногами был не асфальт, а жидкая грязь с двумя неглубокими колеями, рядом находился прилавок, уставленный горшками, а около него крутилась невероятно толстая тетка в цветастом платке. Дальше виднелись другие прилавки, слышались голоса и скрип телег.
Улица, на которой находился Игорь, уходила вниз, к широкой реке, вдоль нее стояли деревянные дома. С воды дул свежий ветер, покачивались стоявшие у пристаней баржи. Выше, на холме поднимались красные стены крепости, виднелась круглая башня, торчали зубцы.
– И чой-то они у тебя все битые? А? – спросила тетка, взяв в руки один из горшков. – Чой-то, а?
– Побойся бога, Матрена, – отозвался продавец, здоровенный, рыжебородый, с хитрыми черными глазами. – Как есть самые лучшие. Сама знаешь, откуда я их вожу, со слободы Кунавинской…
Тетка сказала еще что-то, но Игорь не расслышал, поскольку над ухом у него заорали:
– Пироги! Пироги свежие! С луком и яйцом! С потрохами! Горячие! Налетай, разбирай! Прямо из печи!
Едва не толкнув Игоря плечом, мимо прошел мальчишка с лотком в руках. На лотке лежали пироги, румяные, большие. Один был надломан, виднелась начинка – рубленые потроха.
– Стой, малый! – воскликнул продавец горшков. – Подь сюды! Сегодня они у тебя без кошатины?
Мальчишка улыбнулся, сказал со значением:
– Кошки закончились. Дядя Акакий на собак перешел. А у них мясо нежнее и жил меньше.
Продавец горшков захохотал, в руке его появилась медная монета. Мальчик поймал ее на лету, выбрал с лотка самый большой пирог. Отдал его и пошел дальше, продолжая выкрикивать: «Пироги горячие! Налетай, разбирай!»
– Ну что, Матрена, будешь брать али как? – спросил рыжебородый, откусив кусок от пирога.
– Даже не знаю… – протянула толстая тетка и заглянула в горшок. – Слышал ты, какие новости из Москвы?
– А какие там новости? – продавец горшков сморщился. – Ляхи проклятые в Кремле сидят, чтоб их бесы разорвали. Кто у нас теперь царь и есть ли он вообще – неясно. Говорят, что вороги скоро и до нас доберутся…
– Ох, господи, времена-то какие страшные, – сказала тетка и перекрестилась. – Наказывает нас отец небесный за грехи наши тяжкие. Как бы рати антихристовы по земле не пошли. Ладно, давай вот этот.
И она ткнула в один из горшков.
Донесся негромкий лязг, из переулка вышел невысокий чернобородый мужчина в длинном красном кафтане, а за ним – двое воинов в кольчугах и с мечами у пояса. Игорь глянул в смуглое лицо, украшенное большими карими глазами, и вспомнил, где видел его – в Нижнем Новгороде, в офисе туристической фирмы.
Только тогда Кузьма был чисто выбрит и выглядел куда более солидно.
– Здравствуй, Митрофан, – сказал он, остановившись у прилавка с горшками. – Пришел час деньги отдавать.
– Да какие там деньги? – скривился рыжебородый. – Торговля худо идет, видит Макарий Желтоводский, одни убытки терпим.
Кузьма нахмурился, покачал головой.
– Соль-то дорого достается, это я знаю. Да токмо не для себя я это сбираю. Сам знаешь, что всем миром решили мы помочь земле русской, государству нашему, православному люду. Какая хвала будет городу нашему, если от него произойдет спасение остальных? Сам ведаешь, все готовы жен и детей заложить, лишь бы только снарядить ополчение.
– Сколько было тех ополчений, – проворчал рыжебородый. – И толку что? Где Ляпунов, где войско его?
– Ладно тебе спорить, – сказал один из воинов, тот, что постарше, со шрамом на щеке и пронзительными голубыми глазами. – Коли сам заплатить не можешь – товар отдай. Мы его продадим. А ежели отказываешься «пятую деньгу» вносить, так место в темнице мы всегда найдем.
Рыжебородый закряхтел, сморщился, затем полез под прилавок, а когда выбрался, в руке его оказался большой кожаный кошель. Бросил его Кузьме, внутри глухо звякнуло.
– Держите… – сказал торговец горшками. – Решили, к кому гонца посылать? Кто будет войска вести?
– К князю стольнику Димитрию Михайловичу Пожарскому, – ответил Кузьма. – Он нынче от ран лечится в своей вотчине в Линдехе. Завтра архимандрит Феодосий и Ждан Болтин поедут.
– К Пожарскому? – вмешалась в разговор тетка. – Это к бывшему зарайскому воеводе? Так он, сказывают, Владиславу крест целовал.
– Было такое, – кивнул Кузьма. – Но это случилось тогда, когда бояре призвали его на царство. Потом же славно с поляками бился и претерпел немало. Муж он добрый, в воинском деле умелый.
– Владиславу-то ладно… – сказал торговец горшками. – Главное, что к Тушинскому вору на поклон не пошел. Болтают, что это опять Димитрий-царевич, да только не верю я что-то…
Кузьма передал кошель одному из воинов, и тот положил его в висевшую на плече суму.
– И правильно не веришь, – сказал он. – В истинного Господа нашего надо верить, и в мать его, Пречистую Деву Марию, а все остальное – от беса лукавого. – Кузьма сплюнул. – Ну мы пошли.
Старший воин кивнул торговцу горшками, и они зашагали дальше. Остановились у следующего прилавка, на котором лежали деревянные ложки и миски, а также кружки из бересты.
– Ох, помоги им господь, – сказала толстая тетка и перекрестилась.
Перед глазами у Игоря поплыло, он покачнулся и… обнаружил, что стоит, опершись рукой на прилавок с фруктами.
– Эй, парэн, с табой все в порадке? – обеспокоенно спросил стоявший за прилавком продавец, чернявый и носатый.
– Да, – ответил Игорь. – По-моему, да.
Он поднял руку и вытер пот со лба. Дурнота прошла, исчезла, осталась только слабость в ногах.
– Что такое было с тобой? – спросил Сергей, когда они пошли дальше. – Ты замер и на прилавок оперся. Я уж думал, случилось чего.
– Да так, показалось что-то…
Игорь до сих пор никому не рассказывал о видениях, что начали посещать его со дня знакомства с Олегом. Почему-то не хотел, хотя выглядели они странно и казались необычно яркими и живыми.
Он мог вспомнить роспись на горшках, узор на платке толстухи, подробно описать торг, на котором оказался.
– Раз показалось, значит, ерунда. – Сергей улыбнулся. – Пойдем, милый, выберем чего-нибудь…
