удар мечом о щит, а безжалостное сердце требует кровавых жертв.
Ходили слухи о выживших жрецах старой веры, о странных чудесах, происходящих в глухих деревнях. Но Ганис ничего подобного не видел и почитал эти рассказы откровенными выдумками.
При взгляде на храм сердце кольнуло, что-то в каменной троице показалось странно знакомым. Ганис на мгновение остановился, но непонятное ощущение быстро прошло. Свернув на ведущую к дому улицу, Ганис продолжил путь.
Хлипкая дверь распахнулась с отчаянным скрипом, на пороге появилась высокая фигура. Ганис, который видел лишь черный силуэт, вздрогнул.
— Не дрожи, брат, — сказал вошедший басовитым голосом. — Не ожидал?
— Нет, — спорить было глупо.
Ганис угрюмо сжался на лавке. В животе глухо урчало — найденный в доме кусок сухого хлеба не утолил голода, скорее разжег его с новой силой.
— Ты опять ходил в этот подвал, — дверь захлопнулась, в крохотной комнатушке вновь стало темно.
На масло для лампы денег не было давно.
— Да, Тибор, ходил.
— Но это же глупо! — прорычал Тибор, опираясь кулаками на стол. Доски угрожающе скрипнули. — Тот, кто нюхает этот порошок, быстро к нему привыкает! И так, что не может отвыкнуть!
— Я знаю, — сказал Ганис. — Хозяин подвала объяснял мне. Он предупреждает об этом каждого.
— Вот как? — Тибор несколько удивился. — И ты все равно ходишь? Брат, прекрати это! Не будь дурнем!
— Ты предлагаешь мне быть умным? — с горечью спросил Ганис. — Как ты? Заниматься торговлей? Лебезить перед покупателями и одновременно обманывать их в вечной погоне за золотом? Я уже пробовал, и мне не понравилось!
— Да, тебе немного не повезло, — Тибор говорил горячо, с убежденностью человека, уверенного в своей правоте. — Бывает. Но есть шанс все вернуть. Я дам тебе денег… взаймы… Принесем обильные жертвы, удача вспомнит дорогу в твой дом, вот увидишь! К тому же я нашел хорошего мага, он обещал избавить тебя от тяги к дурману!
— Нет.
— Но почему? Зачем ты упорствуешь? — Тибор вскочил, сорвался на крик. — Я предлагаю тебе новую жизнь! Если откажешься, что останется? Жуткие мучения, которые наступят, когда ты не сможешь купить порошка? Что ты будешь делать, когда продашь все ценное из дома? Где возьмешь денег?
— Я уже все продал, — Ганис равнодушно пожал плечами, — а деньги я добываю в порту. Там всегда нужны грузчики.
— Тебя надолго не хватит! — Тибор зло усмехнулся. — Серый порошок истощит твои силы быстрее, чем придет сезон дождей! Вскоре ты не сможешь пошевелить даже рукой! Брат, одумайся!
— Не хочу, — Ганис пошевелился на лавке. Лицо его в полумраке белело, точно натертое мелом. — Лучше глупая, но яркая смерть, чем умная, но серая и скучная жизнь! Иди, Тибор. Все бесполезно, тебе не уговорить меня.
— Ну и сдохни в одиночестве, несчастный глупец!
Тибор хлопнул дверью, выскочил на улицу. Прозвучали его шаги, и в крохотной темной комнате стало тихо. Слышалось только ровное, слабое дыхание хозяина.
Ганис шагнул в полумрак подвала и заморгал, временно ослепленный. Когда глаза привыкли к слабому свету, то разглядел, что лежаки не заняты, а на полу сереет тонкий слой пыли.
В нише завозились, глухой голос проговорил:
— Что, пришел?
— Да, — кивнул Ганис. — А почему тут так… К тебе больше никто не ходит?
— Никто, — в голосе хозяина подвала не ощущалось печали. — Одних не пускают родные и друзья, другие одумались сами, третьи не в состоянии платить… Но ты, ты принес деньги?
— Да, — Ганис отвязал от пояса мешочек, в котором позвякивало золото.
— Хорошо, давай сюда, — из ниши высунулась сморщенная ладонь. Ганис опустил в нее мешочек.
Старческая конечность втянулась во тьму, словно растворилась в ней. Послышалось негромкое шуршание.
— Отлично, теперь выбирай, — Ганис растерянно заморгал, а обтянутая пергаментной кожей рука вновь была перед ним. Она держала небольшую дощечку, на которой вместо одной, как обычно, стояли три глиняных чашечки.
— Что это? — спросил Ганис ошеломленно.
Вместо привычного серого порошка чашечки содержали нечто странное. В одной находилось что-то, похожее на толченый уголь, в другой — прозрачный песок, в третьей — диковинная смесь разноцветных крупинок, алых, голубых, желтых, черных…
— Пыль вечности, — пришел ответ. — Ты должен выбрать только один ее вид.
— А чем они отличаются?
— Я не могу тебе сказать, — вот теперь в голосе хозяина подвала зазвучала грусть. — Но учти, что содержимое каждой из этих чашек стоит больше, чем весь порошок, который ты вынюхал. Можешь считать, что это подарок самому верному клиенту…
Ганис невольно вспомнил тот день, когда совершенно раздавленный повторяющимися неудачами, брел по этой улице. Взгляд его тогда упал на цветастую вывеску, позже сорванную возмущенными горожанами. Он спустился по высоким ступеням, шагнул в полутемный подвал…
И вот чем все кончилось — пылью вечности.
Черный порошок он отверг сразу, было в нем что-то неприятное. Прозрачный песок, который был виден лишь благодаря бликам на поверхности, показался слишком невесомым, эфемерным.
— Хорошо, я выбираю вот этот — сказал Ганис, показывая на разноцветные крупинки.
— Нюхай, — приходящий из мрака голос дрожал от волнения. Или это только показалось?
Ганис взял трубочку, сделанную из птичьей кости, приставил ее к ноздре и наклонился к чашечке с цветастым порошком. На мгновение ощутил терпкий аромат и тут же с силой втянул в себя воздух.
Нос, а затем и гортань обожгло. Ганис хотел остановиться, закричать, но к собственному удивлению, не смог. Тело словно закаменело, он вдыхал и вдыхал до тех пор, пока перед глазами не замелькали цветные вспышки.
Он потерял ощущение собственного единства, словно распался на тысячи, на миллионы Ганисов, каждый из которых вспоминал один из моментов прошедшей жизни: мягкие руки матери, ее лицо, сияющие добротой глаза… полумрак отцовской лавки, слабый запах благовоний… выговор за разбитую вазу… игры с друзьями… первый поцелуй… свадьба…
Это было нестерпимо приятно и невыносимо больно одновременно.
Тело трясло, сквозь голову словно струился водопад, в каждой из капель которого жило событие — яркое или неприметное, то, о котором он помнил или то, о котором совершенно забыл…
А потом все закончилось. Ганис стоял, весь мокрый от пота, и рука его мертвой хваткой сжимала ненужную более трубочку.
— Вот и все, — сказал хозяин подвала, — теперь ты сам должен обо всем догадаться. Будущее черно для вас, людей, настоящее неуловимо, а прошлое содержит в себе все, и хорошее и дурное.
Тьма в нише зашевелилась, и из нее показалось лицо. Щеки и лоб покрывали морщины, волосы и борода были седыми, а глаза таились под повязкой из плотной ткани.
— Любовь живет будущим, — сказал Ганис, сглотнув пересохшим горлом, — сила проявляется в настоящем, а мудрость черпает из источников прошлого.
— Все верно, — сказал хозяин подвала. — Ты сделал правильный выбор.
— Так ты… бог? Разве вас не уничтожили? — вопросы посыпались из Ганиса, как горох из дырявого мешка. — Что было бы, выбери я не ту чашку?
