обкурились и вообще никакие. А то, что он так одет, — командир сгрёб и затолкал обратно в темноту низкорослого солдатика с придурковатым лицом, одетого в какую-то немыслимую женскую вязаную кофту, — снабженцы наши виноваты. Скоро зима, а тёплого обмундирования всё нет, а ещё и патронов не хватает, их вообще за свой счёт приходится покупать.
Евлампов что-то торопливо шептал в здоровое ухо Секретаря.
— Ладно, — по всей видимости, согласившись с доводами своего заместителя, пробасил Плавский, — что на ночь глядя, да ещё на боевом посту, нотации читать. Завтра разберёмся, — он развернулся и, чертыхаясь, пошёл к машине.
Действительно, через два часа машины, благополучно миновав ещё несколько блокпостов, где их встречали с подчёркнутой вежливостью, добрались до второго по значимости города Чечни.
На ночь разместились быстро. Плавский ещё остался играть в нарды с местными бородачами, а все, за исключением охраны и Александра Брахманинова, разбрелись по отведённым для них комнатам. Несуразное строение, где московские гости обрели ночлег, тоже было выложено из красного импортного кирпича.
Ночь, распластавшись на низких облаках, беззастенчиво заглядывала в тёмные окна измученных войной и горем домов. Ей было всё равно, на что смотреть.
Скураш долго не мог заснуть. Постоянное ощущение близкой опасности напрягало нервы, и даже эта безликая ночная тишина комендантского часа не могла их успокоить и расслабить сжатую внутри пружину.
«Каково здесь нашим, — думал он, ворочаясь в незнакомой постели, — из мирной жизни, от детей, от жены и вдруг — в непривычную обстановку, наполненную ожиданием беды и смерти».
Ему стало жалко того старшего лейтенанта. Что завтра с ним сделают? Наверное, будут орать и стращать всякими армейскими напастями, навесят выговоров и отправят назад, к обкурившимся подчинённым. И ничего, по сути, в его жизни не изменится. Если повезёт, вернётся домой живым и станет по пьянке рассказывать, как задержал сановитых москвичей, и с каждым разом эта байка начнёт обрастать всё новыми подробностями и мелочами, пока окончательно не превратится в пьяную небылицу.
Мысль о судьбе старлея, сменили юркие мыслишки о смысле нынешней поездки.
«Какого чёрта надо было сюда переться? Да еще связываться с бандитами. Вот не работай бесперебойно беспроволочный телеграф народной молвы, да не кипи всё вокруг желанием скорейшего мира, ещё неизвестно, чем бы вся эта авантюра закончилась. Хотя, наверное, в этом и есть особенность, которая отличает Плавского от окружающих. Ведь он всё рассчитал правильно и даже бежавшую впереди него молву о мире и ту запряг на себя работать, да и завтрашний день чётко вычислил: кто встречает, тот и хозяин. А встречать Масхадова будет он. Молодчина! Другое дело — решится ли он на заключение мира, да и наделён ли такими полномочиями? Насколько Малюта знал, с президентом шеф давно уже не встречался.
Где-то далеко отчаянно залаяли собаки.
«Человек, идущий в ночи, замышляет зло», — прозвучала внутри Малюты сура Корана, и это была последняя мысль, которой завершился тот трудный день.
Встреча с самопровозглашённым президентом самопровозглашённой республики прошла никак, но основы будущего мирного соглашения, вернее, не соглашения, а декларации о намерениях прекратить военные действия, были заложены именно в ходе этого переполненного анекдотами застолья. Со стороны могло показаться, что встретились два старых армейских товарища и от души этому рады.
Тогда ещё никто не знал, какую оценку всё это получит буквально через несколько недель.
В Москву вернулись через Ханкалу, с крепким перегаром и основательно помятыми лицами.
Время летит гораздо быстрее, чем движутся секундные стрелки. Казалось бы, только вошёл в неделю — и вот, уже суббота, только что было первое число, и на тебе — месяц пробежал. Вместе с неумолимым временем неумолимо текла и чиновничья жизнь.
Литаврами национального героя и проклятиями злейшего врага России отгремел Хасавьюртский мир, началась роковая дружба с бывшим президентским охранником, промелькнуло несколько официальных визитов в ближнее и дальнее зарубежье, одним словом, всё текло своим чередом.
Скураш, отговорившись дома и прихватив для конспирации Ингу, катил по шоссе в Жаворонки, на дачу к Ивану Даниловичу.
Мрозь была необычно серьёзна и напряжена, это был их первый совместный выезд в люди. Скураш заметил это и, списав поначалу на неважное настроение и отвратительную погоду, пытался растормошить спутницу. Успеха он не добился и в конце концов удивленно подумал: «Что это она так дёргается?»
Наконец, рассеянно улыбнувшись очередному анекдоту, Инга неожиданно холодно спросила:
— А ты знаешь, кто такой Иван Данилович?
— Дед, — не успев перестроиться на серьёзный лад, попытался отшутиться Малюта.
— Когда приедем, будь поосторожнее с этим дедом. Ты хоть знаешь, что он в прошлом генерал НКВД и при Берии служил офицером по особым поручениям?
— Нет, не знаю, но догадывался, что не такие уж простые дедки в приёмной у Ивана Павловича сидят, — и он рассказал ей историю про очки.
— Б-р-р, какая мерзость, — фыркнула Мрозь, — чую, забавный будет у нас сегодня вечерок.
— Не спеши с выводами, всё это было давным-давно, а ныне они ? вполне пристойные пенсионеры с изломанной жизнью и интересной биографией. Мне лично очень хочется их послушать, когда ещё такая удача подвернётся? Кстати, ты только не обижайся, но именно Иван Данилович предложил захватить тебя с собой…
Инга вздрогнула, потом язвительно сказала:
— Наверное, для конспирации? Вот урод старый, он, скорее всего, до сих пор к своей жене ночью по паролю приходит. Ты же, Малюта, не маленький и прекрасно знаешь, что бывших чекистов не бывает. Чтобы туда попасть, особый Каинов тест пройти надо. Это как игольное ушко, только наоборот, праведный туда не пролезет, а вот нелюдь пролетит со свистом.
— Ну и настрой у тебя, я и не подозревал. Ты что из семьи репрессированных?
— Нет, иначе меня на Старую фиг бы взяли работать. Но основания их недолюбливать у меня есть… Потом как-нибудь расскажу… Поворот не прозевай, романтик.
Над старым дачным посёлком висел особый смог осенней субботы. Кто-то жёг уже успевшую вобрать в себя влагу листву, кто-то топил баньку, кто-то жарил шашлыки. Эти запахи переплетались, сливались воедино и рождали ностальгическую идиллию чего-то давнего, безвозвратно утраченного, но до боли знакомого и милого.
Ворота спрятавшейся в глубине сада дачи были отворены. Оставив машину на небольшой площадке, где уже стояла старенькая «Волга» с гордо скачущим оленем, и прикрыв просевшие от времени створки, гости двинулись к дому по засыпанной листьями дорожке.
— Ну и молодцы, что выбрались к старику, — неожиданно откуда-то сверху раздался знакомый голос.
Малюта с Ингой замерли и, как примерные школьники, почти одновременно задрали головы. На небольшом, покосившемся балкончике, в белом поварском фартуке стоял Иван Данилович.
— Вы обходите дом и сразу на веранду. Парадную дверь, — он постучал ногой по настилу, отчего балкончик заходил ходуном и вниз посыпалась труха, — мы уже давно не открываем. Дом стареет быстрее нас, да он и старше. Проходите, — и старик скрылся за белой тюлевой занавеской.
На веранде был накрыт стол, аппетитно шкворчал и дымился мангал, из старинной чёрной тарелки репродуктора тихо лилась приятная музыка. По хозяйству управлялись два седых старика и сухая, с надменно подобранными губами старуха.
Гостей не замечали, и они, предоставленные сами себе, с любопытством осматривались.
На простеньком столе, покрытом обычной, в сине-красную клетку клеёнкой, стоял тончайший фарфор, матово тускнело массивное, с благородной чернью столовое серебро, витые кувшины, хрустальная ваза на затейливой золотой подставке и ещё какие-то приятные и радующие глаз столовые мелочи.
— Ну и где же наша молодёжь? — появился Иван Данилович с запотевшим графином в руках.
