Если они мне не могут соответствующим образом боевые карты выправить, представляю, что они для армии клепают. Надобно, надобно наипримернейше наказать!»
– Ваше Августейшество! Срочная телеграмма от графа Костоломского! – отрывая от великих дел, пропитым голосом доложил начальник дворцовой стражи Власий Алекс Бен Егуда-орк и бесцеремонно сунул Правителю в руки картонку.
Надо отметить, что Бен Егуда был самым отвязным царедворцем, без мерного стакана рабочий день не начинал. При должности он состоял уже без малого полвека. Кто его на нее приладил, давно уж стерлось из памяти самых отъявленных старожилов Кремля. Раз десять, а может, больше выгоняли его за казнокрадство и беспробудное пьянство на рабочем месте, но месяца через два возвращали обратно, так как без него хоть пить и меньше начинали, зато тащили из демчертогов воистину все, что попадалось под руку, от туалетной бумаги до мебели и гуманитарной помощи. Однажды даже вседержавные телефоны в августейшем кабинете срезали. Такие бывали загогулины.
– Ты это... сам прочти, голубчик, – отводя руку с картонкой, произнес всенародный монарх и принял подобающую своему положению позу задумчивого отца нации.
– Задание почти выполнено, о результатах доложу лично. Холоп Августейшего Демократа, подпись, – торжественно прочел Егуда.
– И все?
– Все! А чего расписывать, рванет Шамбалу, и концы в воду...
– Тише, тише ты! – зашипел правитель, вскакивая с места. – Что еще за «рванет»?! Глуп ты, братец! Сбережет для любезного мирового сообщества, можно сказать, его колыбель. Да, ко-лы-бель! А ты, любезный, не замечал, что, если в слове «колыбель» убрать «лы», получится непристойное слово.
– «Блядь», что ли?
– Да, умом ты, братец, не блещешь! При чем тут гулящие девки? Ты головой, головой подумай!
– Да куда уж нам при вас-то! А эти лахудры, так они все поголовно еще с колыбели, вы и сами знаете! Вы уж скажите, какое слово получается, а то мне вовек не додуматься.
– Кобель, кобель! Вот какое слово выходит! – запрыгал от радости Преемник, довольный своей смекалкой юриста. – Спасибо тебе, спасибо, ты, пожалуй, иди себе с Богом, а я пока страной поуправляю, сам видишь, дел невпроворот, – и он кивнул на толстенную кипу заготовок морского боя, на которых красовалась генштабовская шапка и красный штамп «Совершенно секретно».
Дождавшись, когда охранник выйдет из кабинета, высшее должностное лицо выскользнуло из-за стола и засеменило к кабинке из матового пластика, в которой стоял секретный телефон секретной связи с «Великолепной семеркой мира». Плотно притворив дверь, властитель вытер о штаны вспотевшие ладони и поднял трубку. На том конце отозвался Билди-Болдинг Абу Дзен-младший.
«Так значит, сегодня пятница, – подумал про себя Преемник. – Болдинг Абу как раз и дежурит по пятницам в Большом доме всемирной демократии».
– Здравствуте, Ваша Всемирность! Дело движется к завершению, до момета всеобщего избавления осталось не более двадцати часов.
– Хорошо, наш маленький друг. Истинные ревнители свободы и традиций будут вам весьма благодарны. Я, признаться, восхищен оперативностью вашего решения. Вы правы, трижды правы, никому не нужна эта головная боль со многими неизвестными. Нам только учителей из-под земли не хватало!
– Извините, а как же особое мнение Али-Фиат де ля Спагетти? Говорят, он намерен обратиться в международный трибунал к Понтам Всесветным. Мне что-то боязно, оформить бы мою частную инициативу как коллективное решение Семерки.
– Не бойтесь, наш маленький друг! Мы всегда с вами и в обиду вас никому не дадим, в случае чего мы Спагетти выведем из состава постоянных семерочников, а вас введем. И делов-то! Да вы и сами не робейте, перекройте ему газик, посмотрим, сколько он на своих макаронах проедет, мафиози чертов! Храни нас Всевидящее око.
Трубка замолчала, и в ней стал отчетливо слышен шорох и потрескивание какой-то старинной звукозаписывающей аппаратуры.
Пулей выскочив из кабинки, Преемник принялся отдавать команды:
– Экстренно увеличить количество голубого золота во всенародном хранилище! Отвечают все! Народглавпрому приступить к постепенному снижению давления в поточной трубе «туда – газ, обратно – что дадут» для лекторальной зоны «Гламурный абрек»! Начать переговоры с белоукрами о доппоставках. Отвечают все, ответственные – приходящие работники! Все!
Подобными встрясками Августейший страну озадачивал редко, поэтому очень скоро, весьма довольный собой, он вернулся к прерванной морской баталии.
32.
Горная ночь, непроглядная и плотная, словно черная вата, нехотя шла на убыль. Почти невидимое небо с мелкими слезящимися звездами постепенно серело, а ранние облака и вовсе превратили его бездонный бархат в вылинявшее от дождей и солнца полотно. Из мрака постепенно проявлялись причудливые силуэты гор, камней и деревьев, легкий туман, плавающий в почти неподвижном предрассветном воздухе, создавал полную иллюзию движения, отчего непривычному к горам человеку неживой мир казался живым и будто населенным исполинами, вылезшими из берлог на короткую утреннюю охоту.
Енох, сильно прихрамывая, ковылял по едва различимой тропе, петлявшей вдоль невидимого в темноте ручья. Тропка полого уходила вниз, и шум воды усиливался, заглушая звук его шагов, редкие отрывистые крики невидимых птиц, ночные шорохи. Казалось, тревожная музыка бьющейся о камни воды поглощала весь мир.
«Это ее кровь, обгоняя меня, бьется о дикие серые валуны! Не хватало мне только мистики. Ты лучше шевели ногами, а то не ровен час, с какой-нибудь зверюгой или, того хуже, с бандитами Макуты столкнешься. Интересно, нашли они эту дуру? Нет, она определенно была ведьмой. Вот и охмурила меня. Прохор еще в день моего приезда предупреждал, все здешние бабы и девки – ведьмы, о чем и сами зачастую не знают. Осиное гнездо, прав Воробейчиков, напалмом его надо. А ведь в Москве считают, что подчистую извели языческую заразу, когда по вседобрейшему решению Государственного межконфессионного собора последних мракобесов живьем сожгли в 2045 году в известковых карьерах недалеко от Рязани. И вот на тебе, уж середина двадцать первого века, а здесь как в Средневековье».
Тропа начала круто уходить в гору, и шум воды постепенно стал стихать, отпуская на свободу плененные было звуки ночи.
«Все, что так хорошо было мной задумано, полетело псу под хвост!» – впиваясь слухом в тревожную предрассветную тишину, Енох принялся в который раз перебирать недавние события. Нет, он не пытался их анализировать, не терзался произошедшим, даже угрызений совести не испытывал – в этом плане все случившееся было для него вполне ясным и обоснованным. Как назойливые мухи, в голову лезли совсем иные мысли: почему, почему она не согласилась с его планом, почему предпочла остаться с этими отбросами общества и проигнорировала его искренние чувства? Почему его поставили ниже каких-то уродов, не имеющих ни кола, ни двора? Ответить на эти вопросы он, как ни старался, не мог.
В мире нет ничего более противного, чем оставшиеся без ответа вопросы. Они как мины замедленного действия продолжают жить в человеке страшной разрушающей жизнью, лишая душевного покоя и дожидаясь своего часа, чтобы в самый неподходящий момент разнести в клочья весь этот так и не понятый мир.
Енох хоть этого и не знал наверняка, но догадывался, и внутри него закипала горячая злоба. Он сам ее пугался, делал вдох, чтобы успокоиться, спешил переключиться на другие темы. Но через какое-то время все возвращалось на круги своя.
«Сначала заартачилась Машка.... – нет, это не он вызвал к жизни только что мелькнувшие слова, это они сами, не спросясь, полезли в голову. – Потом дебильного коня какая-то лесная тварь испугала. Хорошо хоть на поляне из седла вылетел, а не на этой козьей тропе, а то бы уже догонял свою любу в небесах. Да что же ты на этом дурацком слове, словно на хромой кобыле скачешь: любил, не любил? Детский вопрос, словно считалка: «У попа была собака, он ее любил...» Тьфу, черт! Любил – не любил, чего теперь гадать! Сильной занозой застряла в душе ее девственность. Смешно сказать, при всей моей бурной жизни, она оказалась первой, кого я сделал женщиной. Может, из-за этого и бзик, может, потому я и перегнул палку?
