Петр отдал приказ присыпать следы «кайенской смесью».[61]
Немцы стреляли вслед, но как-то вяло. Очереди проходили рядом, но, к счастью, никого не задело. Сил для преследования у хозяев Шаунберга, судя по всему, не было.
Глава 14
Это прекрасный объект бытия – человеко-бог арийской расы. Он станет центром Вселенной, предметом культовых почестей и всеобщего поклонения.
На лице Хильшера была написана ярость, сквозь которую просвечивал страх. Обычно величественный, верховный арман походил сейчас на мясника, из лавки которого стащили баранью ногу.
Виллигут на мгновение устыдился собственных мыслей и прислушался.
– Как вы могли это допустить? – кричал Хильшер на штандартенфюрера Янкера. – Как?
Разговор происходил в зале для совещаний арманов. И уже то, что верховный арман пригласил туда Янкера, говорило о том, насколько он вне себя.
– Не в моих силах уследить за всем, что происходит вокруг замка, – спокойно ответил штандартенфюрер, и Виллигут в очередной раз поразился его по-настоящему сверхчеловеческой выдержке. В ночном бою Янкер получил рану, и левая рука его висела на перевязи, но по лицу коменданта замка нельзя было понять, как ему больно. – Атаку мы отбили, так в чем же претензии?
– В том, что она могла состояться вообще! – рявкнул Хильшер, вскочив. Лицо его было багровым, губы тряслись.
– Чтобы устранить вероятность подобных диверсий, необходимо отбросить русских куда-нибудь за Карпаты, – сказал штандартенфюрер, и в словах его Виллигуту почудилась ирония.
– Это будет сделано, и в ближайшее время! – Хильшер сел и закашлялся, будто больной туберкулезом. – Но вы позволили врагу ворваться в Шаунберг, а это – недопустимо! И Ульрих погиб…
Ульрих Граф, один из героев «Пивного путча» и личный друг Гитлера, принял участие в ночном бою и, не будучи сверхчеловеком, от пули увернуться не сумел. Виллигут не любил покойного за излишнюю жестокость и грубость, но все же тот был товарищем, соратником по великому делу…
Вот именно, был. Сегодня для него выроют могилу, и на этом все закончится.
– Сколько у нас убитых? – спросил Хильшер. Он немного успокоился, и багрянец ярости сполз с его лица.
– Тридцать семь человек и восемь раненых.
– То есть из всего гарнизона остались целыми пятеро? – глаза оберстгруппенфюрера Дитриха, сидевшего по правую руку от верховного армана, округлились.
– Так точно, – склонил голову Янкер.
– А каковы потери противника? – спросил Виллигут. Он в этот момент был готов делать что угодно, только бы действовать, а не вести этот тягостный разговор.
– Двести пятьдесят семь, – штандартенфюрер на миг заколебался, словно не зная, как назвать солдат противника. – Существ…
– Но некоторая часть нападавших сумела уйти? – Брови на лице Дитриха взлетели вверх. – Не так ли?
– Совершенно точно, герр оберстгруппенфюрер, – не стал отпираться комендант замка. – Не больше десяти. Они не представляют опасности.
– Может быть, послать за ними погоню? – не отставал Дитрих.
– Боюсь, что это невозможно, – Янкер позволил себе улыбнуться. – Собаки не возьмут след. Кроме того, просто некого послать, а к тому моменту, когда мы сможем подготовить группу преследования, они уйдут далеко. Их наверняка ждут на реке.
– Так вы думаете, они не опасны? – подал голос Феликс Дан. – Они не смогут отважиться на еще одно нападение?
– Это исключено, – штандартенфюрер покачал головой. – Потери у русских диверсантов столь велики, что им остается только бежать до самой Сибири!
– Ладно, идите, – махнул рукой Хильшер. – К полудню подойдут части из Линца. Проследите за тем, чтобы ремонтные работы шли как можно быстрее. Надо восстановить стену.
– Яволь, – и Янкер исчез. Некоторое время слышался стук его шагов, потом все стихло.
– Что, товарищи? – верховный арман обвел помещение тяжелым взглядом. – В штаны наложили?
– Именно, – искренне усмехнулся фон Либенфельс. – Все причем. И я, и вы тоже.
– Трудно спорить, – Хильшер усмехнулся. – Я и не буду. Все показали себя не с лучшей стороны. И теперь мы должны сделать все, чтобы подобное не повторилось!
Эхо от последнего возгласа, неожиданно мощное, пошло гулять по углам, стряхивая пыль с драпировок и оглаживая висящие на стене клинки.
– Да будет земля ему пухом! – сказал Петр.
Могилу для майора Косенкова они вырыли недалеко от берега, километрах в пятнадцати от Шаунберга. Но сначала было безумное бегство и постоянное ожидание выстрела в спину.
Потом Петр настолько устал, что ему стало все равно, есть позади немцы или нет. Он велел остановиться и похоронить майора. Немцы, если захотят догнать маленький отряд, в любом случае это сделают, и смысла спешить нет.
Место для привала нашли чуть ниже по течению, в седловине меж холмов, посреди не по-европейски густого ельника. Костерок дымил, булькала вода в котелке, тек от него запах гречневой каши, а выжившие солдаты специальной группы приходили в себя. Всего уцелело двадцать два человека – в полном составе группа Сиркисяна, несколько тех, кто шел в основном отряде. Из подчиненных Томина не было никого.
Петр спрашивал бойцов об их судьбе, но никто ничего не знал. Удалось лишь выяснить, что стрельба за воротами к моменту атаки группы Косенкова стихла и немцам не пришлось сражаться на два фронта. А это, скорее всего, означало, что Томин со своими людьми погиб, оставшись там, у Шаунберга…
Что самое страшное – отряд остался без радиосвязи. Рацию, которая была в группе Томина, они потеряли, а запасную, которую нес один из солдат в отряде Сиркисяна, разбило пулями, когда отряд уходил от стен замка.
Петр выставил охранение, хотя понимал, что для сверхчеловека оно все равно что слону – забор, не препятствие и даже не помеха. Но усталость была такой сильной, что даже смерть от эсэсовской пули не казалась страшной.
Сам капитан не получил ни одной раны, зато среди остальных, кроме тех, кто взрывал стену, пострадали почти все. Раны, правда, были легкие, и уцелевший санинструктор клялся, что идти и даже воевать смогут все, причем без особого ущерба для здоровья.
Петр лежал прямо на плащ-палатке, не обращая внимания на холод, и смотрел вверх, на шевелящиеся на фоне сине-серого неба темно-зеленые еловые лапы. Их равномерное колыхание под напором ветра усыпляло, и он уже начал задремывать, когда рядовой Болидзе, исполняющий обязанности повара, сказал громко:
– Каша готова.
Поднявшись, Петр полез в мешок за ложкой. К костру стягивались бойцы. За ночь они все словно постарели на несколько лет. Лица некоторых украшали ссадины и синяки, у одного солдата было оторвано ухо, и голову его охватывала пока еще белая и чистая повязка.
Ели неохотно. Мешала даже не столько усталость, сколько осознание своего поражения. Солдаты Советской армии в последние два с половиной года в основном побеждали и от разгромов успели отвыкнуть.
Каша, обильно сдобренная тушенкой, совершенно не лезла в рот, и Петр отложил ложку. Дождался, когда закончат есть солдаты, и лишь после этого заговорил:
– Товарищи бойцы, – сказал он громко, как на митинге, и два десятка лиц повернулись к нему. – В настоящий момент, как старший по званию, я являюсь командиром специальной группы.
