пришла к мужчине. Лишь он мог открыть им путь. Сердце Иисуса наполнилось состраданием.
— Я Руфь, — прошептала женщина еле слышно.
— Руфь? Какая Руфь?
— Марфа.
Глава 32
Незаметно летело время. Сменялись дни, месяцы, годы. В доме мастера Лазаря все прибавлялось и прибавлялось детей: Мария и Марфа словно состязались между собой. Их муж все дни проводил в мастерской, обтесывал сосну, кермесовый дуб или кипарис, стараясь заставить непокорное дерево служить людям, или работал в поле, сражаясь с суховеем, кротами и сорняками. Вечером, усталый, он возвращался домой, садился во дворе. Жены омывали ему ноги, разжигали огонь в очаге и накрывали на стол, а ночью раскрывали свои объятия. И подобно тому как, строгая дерево, он освобождал из древесного заточения колыбели и корыта, а возделывая землю, выпускал из ее утробы гроздья винограда и колосья пшеницы, вот так же, сжимая в своих объятиях женщин, он выпускал из их чрева Бога.
«Какое счастье, — размышлял Иисус, — какое мудрое соответствие между душой и телом, землей и людьми…» И часто Марфа и Мария протягивали руки и дотрагивались до мужа и детей, словно хотели убедиться, что все это не сон.
Однажды Мария проснулась в холодном поту. Она вышла во двор, увидела Иисуса, сидевшего на земле, подошла к нему и опустилась рядом.
— Кто посылает нам сны, равви? — спросила она тихо.
— Не Ангелы и не Дьяволы, — ответил Иисус. — Когда Сатана взбунтовался против Бога, сны не могли решить, чью сторону принять. Они остались посредине, и Господь низверг их в тартар сна… Почему ты спрашиваешь, Мария? Тебе что-то приснилось?
Мария заплакала. Иисус погладил ее руку:
— Пока ты держишь свой сон в себе, он будет терзать тебя изнутри. Расскажи, что тебя мучит. Освободись.
Мария тяжело вздохнула:
— Всю ночь я не могла сомкнуть глаз. Слишком ярко светила луна. Лишь к рассвету я уснула. Мне приснилась птица… Нет, не птица, шестикрылый серафим, из тех, что окружают престол Господа. Серафим подлетел ко мне, обхватил своими крыльями и, приблизив клюв к моему уху, заговорил… Равви, прости, я не могу продолжать.
— Успокойся, Мария. Чего ты боишься? Я здесь с тобой. Так что же сказал серафим?
— Что все это лишь…
Мария в отчаянии прижалась к коленям Иисуса.
— Продолжай, Мария.
— …сон, — выдохнула она и заплакала.
Иисус вздрогнул:
— Сон?
— Да, равви. Всего лишь сон.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты, я, Марфа, наша любовь и дети… Все это — ложь, обман, призрачные видения, посланные Искусителем, чтобы обмануть нас! Он обратил сон, смерть и воздух в… Равви, помоги мне!
Мария упала на землю без чувств. Марфа бросилась к сестре и натерла ей виски розовым уксусом. Мария пришла в себя, открыла глаза, и, когда увидела Иисуса, губы ее шевельнулись.
— Нагнись, равви, — сказала Марфа. — Она хочет тебе что-то сказать.
Иисус наклонился над Марией и поднял ей голову.
— Что ты сказала, любимая? Я не расслышал.
Мария собрала все силы:
— А еще он сказал, что тебя, равви…
— Говори!
— Распяли! — выдохнула она и снова лишилась чувств.
Марию отнесли в дом и уложили на постель. Марфа осталась с ней. Иисус вышел за ворота и направился в поля. Он задыхался. Сзади послышались шаги. Иисус обернулся и увидел арапчонка.
— Что тебе нужно? — рассердился он.
— Я боюсь оставлять тебя одного, Иисус Назорей. — Глаза арапчонка блеснули. — Ты можешь потерять разум, дать волю чувствам.
— Ну и пусть. Я хочу этого.
Арапчонок рассмеялся:
— Разве ты женщина, чтобы доверять снам. Это женшины плачут от всего, даже от счастья.
— Ты прав, а теперь помолчи.
Они поднялись на зеленый холм. Всюду в траве пестрели алые цветы ветрениц и желтые маргаритки. Воздух был напоен запахом чабреца. Внизу, среди маслин, Иисус увидел свой дом. Над крышей поднимался дымок. Иисус вздохнул с облегчением. Значит, женщины успокоились и снова хлопочут у очага.
— Пойдем обратно, — сказал он арапчонку. — И не будем им ничего говорить. Женщины слабы и нуждаются в сочувствии.
Прошло несколько дней. Как-то субботним вечером Иисус сидел на крыльце, держа на коленях самых младших сына и дочь. С утра шел дождь, но к полудню распогодилось, и теперь ветер гнал на запад легкие вишневые облака. В просветах между ними проглядывало небо, изумрудно-зеленое, как тучный луг. На крыше ворковали два голубя. Мария сидела подле Иисуса. Ее налитые груди вздымались.
На дороге показался путник. Он был навеселе и слегка покачивался. Увидев Иисуса, путник остановился и рассмеялся.
— А, мастер Лазарь! — Язык его заплетался. — На тебя любо-дорого поглядеть. Счастливчик! Годы бегут мимо твоих ворот, а ты восседаешь, точно патриарх Иаков в окружении своих жен, Лии и Рахили. Не так ли и у тебя две жены — Мария и Марфа? Одна, говорят, хлопочет по хозяйству, другая заботится о тебе. Ну а ты занят заботами о дереве, земле, женах и Боге. Может, хоть раз выглянешь за порог, посмотришь, что делается в мире… Ты слышал о Пилате? О Понтии Пилате? Чтоб ему на том свете кипеть в горящей смоле!
Иисус узнал подвыпившего путника и улыбнулся:
— Симон Кирениянин, верный Богу и вину. Ну здравствуй! Садись. Марфа, чарку вина моему старому другу.
Путник опустился на скамью и обеими руками взял кубок.
— Все меня знают, — сказал он гордо. — Никто не обходит стороной мою харчевню. Видно, и ты заходил ко мне, мастер Лазарь. Но не сбивай меня. Мы говорили о другом. Я спрашивал, не слышал ли ты о Пилате. О Понтии Пилате. Видел его когда-нибудь?
Арапчонок вышел во двор и, прислонившись к двери, прислушивался к разговору. Иисус напряг память.
— Серые ястребиные глаза, презрительный смех, золотой перстень… Больше я ничего не помню. Ах да, еще серебряный таз. Он омывал над ним руки. Вот и все. Наверное, мне это приснилось. Ты напомнил мне сон, Кирениянин, давний мучительный сон.
— Говорят, сны значат для Господа больше, чем реальность. Так вот, Господь наказал Пилата, — будь он проклят! — его распяли!
Иисус ахнул:
— Распяли?!
— Поделом ему! Вчера на рассвете Пилата нашли распятым на кресте. Видать, умом повредился.
