вам.
— Мы спасены!
— Неужели вы сомневались во мне? С первого взгляда я проникся живейшим к вам участием, и вы можете распоряжаться мной. Вы уже замужем?
— Нет, но мы поженимся, как только приедем на место.
— Присядьте и расскажите мне подробно о ваших делах. Я знаю, что ваш отец имел несчастие влюбиться в вас.
— Он приехал в Лион год назад, и я сразу же укрылась у одной приятельницы моей матери, потому что было невозможно оставаться дома и часа, не подвергаясь самому чудовищному насилию. Этот юноша, которого вы теперь знаете, единственный сын богатого женевского негоцианта. Отец ввёл его в наш дом года два назад, и мы почти сразу полюбили друг друга. Когда отец уехал, мой возлюбленный обратился к матушке и просил отдать меня за него. Однако она не решилась распорядиться мной без согласия отца, который был в это время в Марселе. Она написала ему, и он ответил, что примет решение после возвращения. Мой возлюбленный поехал в Женеву и привёз согласие своего родителя. Когда отец вернулся из Марселя, я, как уже говорила, сбежала из дома, а он на предложение о замужестве сказал: “Я отвечу лишь после того, как вернётся моя дочь”. Я уже была готова повиноваться, если бы матушка взяла меня под защиту, но она, по её словам, слишком хорошо знала своего мужа, чтобы решиться поселить меня под одной с ним крышей. Так и не дав согласия, отец через несколько дней снова уехал. Мы узнали, что он был сначала в Эксе, а потом в Турине. Мой возлюбленный предложил мне уехать вместе с ним, чтобы пожениться сразу же по прибытии в Женеву. Матушка согласилась на это, и восемь дней назад мы выехали. Несчастливый рок направил нас по савойской дороге, и, подъезжая к этому городу, мы встретили моего отца. Узнав нас, он сразу остановил карету и хотел силой вытащить меня. Я стала кричать, а мой возлюбленный закрывал меня собой. Тогда отец обнажил шпагу и нанёс ему удар в грудь. Он, конечно, не остановился бы на этом, но, видя, что на мои крики сбегаются люди, и подумав, может быть, что жених мой уже мёртв, сел на лошадь и скрылся.
— Я должен ответить ему, и мне хотелось бы получить для вас его согласие.
— В этом нет необходимости, мы и так поженимся и будем счастливы.
— Несомненно. Однако вам не следует пренебрегать своим приданым.
— Боже мой! Какое там приданое! У него ведь ничего нет.
— Но со смертью отца маркиз Дезармуаз…
— Это басня. Мой отец ничего не имеет, кроме пожизненной пенсии, которую получает после тридцати лет службы курьером. Его батюшка умер уже двадцать лет назад, а мои мать и сестра живут своим собственным трудом.
Меня поразила бесстыдная наглость сего человека, который столь долго обманывал меня, а теперь даже не смущался, зная наверное, что ложь его уже открылась. Я умолк. Во время ужина мы провели три часа за столом, непрестанно разговаривая об этом деле. Бедный юноша мог лишь слушать меня, зато его прелестная подруга, столь же остроумная, сколь и очаровательная, шутила по поводу безумной страсти своего родителя. Она рассказала, что он был влюблён в неё ещё с одиннадцати лет.
— И вам всегда удавалось сопротивляться ему?
— Да, во всех случаях, когда он хотел зайти слишком далеко.
— И долго продолжались эти забавы?
— Целых два года. Мне было тринадцать лет, когда, рассудив, что я уже созрела, он хотел сорвать ягодку. Но я закричала изо всех сил и, выскочив совсем голая из кровати, спаслась у матушки. После этого она уже не разрешала мне спать вместе с ним.
— Вы спали с ним! Как же матушка ваша могла допустить это?
— Она и представить себе не могла, что его любовь преступна. А я, конечно, не подозревала о злом умысле. Мне казалось всё, что он делал сам и заставлял делать меня, просто игрой.
— Ну, а сокровище-то вам удалось спасти?
— Я сохранила его для своего жениха.
При сих словах сам несчастный влюблённый, который страдал больше от голода, чем от раны, засмеялся. Она подошла и осыпала его поцелуями. Всё это привело меня в состояние острейшего возбуждения. Я не мог оставаться равнодушным после столь бесхитростного рассказа и особенно глядя на неё самоё, так как она обладала всем, чего можно было желать в женщине. И я почти простил её отцу несчастную влюблённость, заставившую его забыть о том, что перед ним родная дочь. Когда она провожала меня, я дал почувствовать ей своё состояние, и это развеселило её. К сожалению, из-за прислуги я был вынужден расстаться с ней. На следующий день утром я написал Дезармуазу, что дочь его решилась ни при каких обстоятельствах не покидать своего возлюбленного, что сей последний ранен совсем легко, что в Шамбери они находятся в безопасности под защитой закона и что, наконец, узнав обо всём случившемся с ними, полагая их весьма подходящими друг другу, я могу только одобрить их союз. Окончив письмо, я пошёл к соседям прочесть своё послание. Очаровательная беглянка чувствовала себя смущённой, не зная, как выразить свою благодарность, и я спросил у больного разрешения поцеловать её. “Начните с меня”, — был его ответ.
В эту минуту моя лицемерная любовь прикрывалась личиной отцовской нежности. Облобызав юношу, я с чувством расцеловал его возлюбленную, назвал их своими детьми и предложил без церемоний пользоваться моим тугим кошельком. Затем явился хирург, и я ушёл к себе.
В одиннадцать часов прибыла мадам Морэн со своей дочерью, о чём известил меня Дюк, предшествовавший ей в качестве курьера. Я встретил её с распростёртыми объятиями и сердечно благодарил за то удовольствие, которое она соблаговолила доставить мне. Первая сообщённая ею новость заключалась в том, что мадемуазель Роман теперь любовница Людовика XV и занимает прекрасный дом в Пасси, а поскольку она уже на шестом месяце беременности, то в ближайшем будущем станет королевой Франции, как и предсказывал ей мой оракул.
Я возвратился к себе в гостиницу и застал мадемуазель Дезармуаз сидящей на постели своего возлюбленного, который вследствие диеты и. жары сделался совсем слабым. Она сказала, что придёт ужинать в мою комнату, дабы дать больному покой, и добрый юноша пожал мне руку, как бы выражая свою признательность. Я изрядно пообедал у Маньяна и поэтому за ужином почти ни к чему не прикасался. Зато моя соседка пила и ела с завидным аппетитом. Я восторженно смотрел на неё и видел, что это было приятно ей. Когда прислуга удалилась, я предложил ей бокал пунша, который привёл её в то состояние весёлости, когда остаётся только одно желание — смеяться, в том числе и над исчезновением своего собственного здравого рассудка. Тем не менее я не мог упрекнуть себя в злоупотреблении её опьянением, ибо она с радостью заходила намного дальше в тех наслаждениях, к которым я побуждал её до двух часов ночи. Когда мы расстались, у нас уже совершенно не оставалось сил.
Пробудился я в одиннадцать часов г сразу же пошёл к ней пожелать доброго утра. Она встретила меня радостная и свежая, как только что распустившаяся роза. На мой вопрос, хорошо ли прошёл остаток ночи, она отвечала:
— Восхитительно, нисколько не хуже, чем начало.
— А когда вы желаете обедать?
— Я вообще не буду обедать. Мне хочется сохранить аппетит к ужину.
Здесь в разговор вмешался её возлюбленный. Хотя и слабым, но спокойным и учтивым тоном он сказал:
— Она ведь совершенно теряет голову.
— В еде или в вине?
— В еде, вине и ещё кое в чём, — отвечал он с улыбкой. Она рассмеялась и нежно поцеловала его.
Этот короткий разговор убедил меня, что мадемуазель Дезармуаз обожает своего возлюбленного. Не говоря уже о его исключительной красоте, он обладал таким нравом, который совершеннейшим образом соответствовал её склонностям.
