специалистам. Но что-то по-прежнему мешало ему бросить свои жалкие потуги.
Тогда он, остановив изображение в наиболее «читаемом» месте, максимально его увеличил и, подперев кулаком подбородок, замер в глубоком раздумье.
Обыкновенный заношенный армейский бушлат старого образца… Черная лыжная шапочка, натянутая на лицо… В руке – кондовый черный дипломат еще советского производства… Сазонову даже припомнился вдруг тот гулкий грохочущий звук, который, будучи пустой, издавала эта громоздкая штуковина при малейшем к ней прикосновении. Сам когда-то имел точно такой же… Короткие берцы на толстой литой подошве, какие сейчас таскает едва ли не каждый второй неимущий мужик… Ничего… Ни одной существенной зацепки… Но что же тогда по-прежнему держит у монитора? Какая выпадающая из поля зрения деталь мешает закончить пустопорожнее занятие?… И тут Сазонов наконец догадался обратить внимание на вшитые погончики. И радостно хмыкнул от удовлетворения: «Ну как же я не дотукал-то сразу?! Вот эти же черные пятнышки – определенно следы от звездочек!.. И их… – по четыре на каждом погоне. А это значит, что он – капитан?.. Точно – капитан!.. Или был им когда-то?..»
Зацепка, конечно, была достаточно хиловатой, но Сазонов по опыту знал, что очень часто именно такая, на первый взгляд, пустяковая деталь и становится отправной точкой в раскрытии самых запутанных гиблых дел. Потому и отработать ее надо по полной программе. Буквально – от и до.
Андрей Степанович выбрался из-за стола. Подошел к двери, но, взявшись за дверную ручку, застыл в нерешительности, с удивлением обнаружив, что радостное возбуждение от счастливой «находки» уже бесследно растворилось, улеглось внутри. И он неожиданно для самого себя, досадливо поморщившись, обронил вслух: «А все-таки ты, парень, лоханулся!»
БЕЛЬДИН
Выйдя из прокурорского кабинета, Алексей Константинович моментально растерял весь свой лоск. Он пошатнулся. Привалился плечом к стене. Мертвенная нездоровая бледность залила его лицо. С большим трудом, цепляясь за перила, на непослушных ватных ногах спустился по лестнице. Вышел на крыльцо. Доковылял до машины.
Весь взмок, пока удалось с десятой попытки попасть ключом в замок автомобильной дверцы: руки, в полном смысле слова, крутило и ломало, как у эпилептика. Обессиленно бухнулся, рухнул на сиденье. Прикурил и тут же, выпучив глаза, зашелся в кашле, как чахоточный. От едкого дыма горящего фильтра болезненно резануло в горле, в легких. Выругался. Обжигая пальцы, сплющил, затер сигарету в пепельнице и, жалко, постыдно всхлипнув, как ребенок после горькой незаслуженной обиды, уронил лицо в ладони: «Господи, ну неужели?.. Неужели все сначала?!»
Поначалу, просматривая злополучную запись с камеры наблюдения, Бельдин скользил по экрану монитора совершенно равнодушным взглядом. И только на самых последних кадрах будто что-то кольнуло его в груди. Он попросил перемотать запись к началу и запустить ее вторично. Просмотрел еще раз, теперь уже внимательнее приглядываясь к мельтешащей перед глазами фигуре мужика с натянутой до подбородка черной маской… Вот тут-то его и обожгло! Будто крутым кипятком обварило! Он узнал этого страшного человека! Не видя лица, узнал! Опознал со спины, по походке. Вот именно так, очень характерно, тот припадал на правую ногу при ходьбе. Бельдину эта подробность намертво врезалась в память еще тогда, когда он, избитый и униженный бесконечными страшными километрами, тащился за ним по тайге.
И стало худо до тошноты. И все поплыло перед глазами. И только огромным волевым усилием ему все- таки удалось сдержаться, не выдать бушевавших внутри чувств. Удалось дождаться окончания еще недавно такого важного для него, необходимого, а теперь вдруг ставшего абсолютно ненужным разговора с прокурором…
«И что же теперь будет? – немного успокоившись, спрашивал себя Бельдин. – Ведь этот же скот неуемный опять бродит где-то совсем рядом?.. Ведь он же явно мстить затеял?! Да это ж яснее ясного!.. И этот тихий ужас с Тошей – только пробный шар с его стороны… Он же теперь никого из нас в покое не оставит… И до меня доберется рано или поздно… Ну обязательно доберется!.. Да он же маньяк законченный!.. И что же теперь делать? Что?!.. Сдать его ментам? Прокурорским?.. Невозможно! Да это же значит самому себе приговор подписать… И не судейский, а похуже!.. Да он же поплывет на следствии… Непременно поплывет… Такого, сволочь, порасскажет… И про алмазы, и про лабораторию…Тогда уж точно не отмоешься… Никаких концов в воду не спрячешь… Надо как-то опередить… И его, и ментов… А лучше, так вообще – найти его и кончить. Естественно, не самому… Поручить кому-то… Но кому?.. Нет. Надо что-то делать, пока еще не поздно!.. Но что?!. Что?!. Еще и эти китаезы со своей проверкой – так некстати…»
Целый год после тех ужасных, произошедших на прииске событий, он дрожал как осиновый лист, ожидая, что с минуты на минуту участь его решится самым кошмарным образом. Выплывет наружу и дойдет до ушей местного и краевого кураторов, а через них и до высоких московских покровителей вся правда о том, в каких целях использует он приисковую лабораторию, какой «попутный» личный бизнес наладили они с Ван Дэн-лао за спиной своих хозяев. Тогда он был абсолютно уверен в том, что после всего случившегося в тайге Мостового непременно возьмут в оборот спецслужбы. А уж они, как известно, потрошить умеют. Они- то непременно вывернут этого недоделанного Рэмбо наизнанку. Выложит им как миленький все, что знает и не знает…
Но время шло, и ничего существенного на прииске больше не происходило. Ну, пришлось, правда, после того как вышел из больницы, пережить от своего непосредственного начальства легкую головомойку. Но на этом все, к счастью, и закончилось. Больше его уже никто никуда не дергал, не пытал с пристрастием.
А еще через полгода так и вообще вздохнул с облегчением. К тому времени убедил себя окончательно в том, что никаких экзекуций по отношению к нему больше не последует. На этот раз его действительно пронесло. Сошло с рук. Теперь уже можно было и расслабиться. Да и всерьез подумать о том, как наверстать упущенную выгоду, теперь отнюдь уже не возбранялось.
На первой же личной встрече с Ван Дэн-лао обговорили все до тонкостей. Теперь уже постарались учесть каждый нюанс, ведь риск после произошедших событий возрос многократно. И дело сдвинулось с мертвой точки. И постепенно опять наладился между ними взаимовыгодный стабильный бартер: в Китай – психотропные вещества, а оттуда – эфедрин и прочую банальную «кислоту». Благо к тому времени удалось заинтересовать и прочно привязать к делу нового начальника приисковой охраны Виталия Гирейчука, сменившего на этом посту «почившего в бозе» Фому. С этим, правда, уже пришлось изрядно повозиться. Да это и понятно – не какой-то там дремучий урка, а все-таки офицер запаса. Да еще и целый подполковник. Хватает в голове различных идейных пунктиков. Но ничего – немного помахал руками, поратовал за отчизну и, естественно, на контакт пошел. А куда он денется? Деньги, как известно, не для кого лишними не бывают, будь ты хоть насквозь полнейший патриот. Речь ведь не о том, как «продать Родину», а только о том, за сколько.
И вот теперь, по прошествии трех безоблачных, спокойных лет, когда, казалось, уже все давно забылось, когда все пережитые ужасы уже окончательно и бесповоротно остались в прошлом, опять как гром грянул. И снова все внутри дрожит, сжимается от страха. И хочется завыть, заскулить от тоски в предчувствии новой грядущей беды…
«Кому поручить? Кому?.. Кого же нанять? – продолжал усиленно ворочать раскаленными мозгами Алексей Константинович. – Гирейчука нельзя… Это не Фома. Он ни за что на свете на убийство за пределами прииска, а тем более в городе не решится… Но тогда кого? Кого? – И тут в его голове неожиданно просветлело: – Ну, как же – некого?! Есть же вариант!» И больше не тратя времени зря, уже почти оправившись от жуткого мандража, заметно повеселевший Бельдин с легкой душой завел машину и тронул ее с места.
– Вай-вай, какой шикарный гость! Ай, молодец, что заглянул, да! – до приторности сладко закудахтал Самвел Арутюнян, с заметным усилием выдирая себя из кресла. Переваливаясь, как закормленная утка, из стороны в сторону, заспешил навстречу. Но, не дойдя до гостя пару метров, остановился, словно боясь переступить через какую-то невидимую черту. Все-таки заключать такого «большого», как Бельдин, человека в дружеские объятия было бы с его стороны непозволительной дерзостью. Как-никак, а тот принадлежит уже к другому кругу. Под московской крышей крутится. И черт его знает, какие там у него наверху подвязки? Может, вообще ногой в самые высокие кабинеты дверь открывает?
– Проходи, проходи, дорогой. Садись, пожалуйста… – бормотал Арутюнян, проводя гостя к мягкому
