Из-за почерневшей горы в небо протянулись лучи.
— Глядите! — восторженно воскликнул художник. — Как на детском рисунке, но на настоящем небе, а не на бумаге!
Монах по-ребячьи радовался то ли заре, то ли выигрышу.
— Загляделся на такую красоту, вот и проиграл, — утешил зоолог.
— Да нет! Это оттого, что я в чужую игру играл. Не могу же я ему объяснить, как у нас в Европе фигуры ходят.
— Прошу к солдатскому ужину, — объявил пограничник, статный парень с умилявшими художника детскими голубыми глазами.
— Нешто поваром на заставе был? — спросил зоолог.
— А у нас каждый другого заменять должен. При необходимости.
— А с чего ты с нами увязался, с такими «аленушкиными глазами», а не домой отправился? — спросил художник.
— А я со школьной скамьи снежным человеком увлекался. И еще НЛО.
— Вот с НЛО мы тебе помочь не беремся, а снежного человека при твоей помощи я не только сфотографирую, но и маслом напишу.
— Вы думаете, поймаем?
— А пограничник на что? Как-никак нарушение границы!
— Лишь бы на следы наткнуться.
— Раз один след был. Другой сам придет, — заверил охотник.
— Давайте договоримся, — предложил зоолог. — Облаву устроим. Загоним, чтобы ему уйти некуда было, и там сеткой накроем. У вас сетка наготове?
— Есть сетка, — отозвался охотник, — барса для зоопарка ловил.
— То снежный барс, а тут снежный человек.
— Уж больно большой нога, — сказал проводник.
— Страшновато? — осведомился художник.
— Страшно не ходить. А ходить уже не страшно, — ответил таджик. — Монах говорит, что он мирный, не нападет, хоть и сильный.
Монах внимательно вслушивался в разговор, стараясь уловить его смысл.
Ложки поочередно опускали в котелок с похлебкой.
Скоро совсем стемнело, и только камни на тропе поблескивали в отсветах костра.
— Спроси, друг, монаха. Неужели клочка шерсти йетти никто не подобрал? Или кость подохшего?
Проводник спросил. Монах зажестикулировал, показывая на небо.
— Он говорит. Шерсть нет. Кто видел. Светло-серый. А кость совсем нет, йетти не умирают, говорит.
— Как не умирают? Бессмертные, что ли?
— Говорит, исчезают.
— Ну, полно врать-то! — возмутился художник и посмотрел на зоолога, ожидая поддержки. Но тот неопределенно пожал плечами.
— Ночью облаву делай, — вступил охотник. — Зверь ночная, далеко уйдет.
— Человек с йетти день поделили, — глубокомысленно заявил пограничник. — Мы, люди, днем. Он — ночью. Как и мы на границе.
— На ночную охоту разрешения дать не могу. Йетти сам по себе, а если с кем-нибудь что случится? — пробасил зоолог.
Дождались утра. И снова из-за гор, только с другой стороны, вырвались первые лучи, как на детском рисунке.
— Самый раз, — сказал проводник. — Йетти не только есть, йетти спать надо. А когда? Днем. Следы не исчезнут.
И следы не исчезли.
Преследователи наконец, к всеобщей радости, наткнулись на них. Они тянулись цепочкой, но было в них что-то особенное.
— Не по-нашему ходит, — сказал пограничник.
— Вроде как на одной ноге прыгал, — предположил художник. — Все следы на одной линии. Может, ногу повредил, бедняга.
— Тем легче будет беднягу вашего в западню загнать! — решил зоолог.
— Да нет! — возразил пограничник. — Что-что, а следы мы научились распознавать. Здесь и правая и левая нога. Вглядитесь.
— И правда, — согласился зоолог. — А почему на одной прямой?
— Как по канату шел! — заключил художник.
— Это уже интересно, — заявил зоолог. — Давайте, друзья, свернем и по следам пойдем.
Руководство охотой на йетти по праву взял на себя охотник. Он разделил группу на части. Зоолог с художником и монахом должны были заходить справа от четкой линии следов «канатоходца», а остальные — слева.
Охотник осмотрел ружье.
— Не вздумайте стрелять, — предупредил зоолог. — Только сетка!
— Будет сетка. Не ловчей барса зверь будет, — заверил охотник.
Приближались к каменной гряде, к которой вела прямая линия следов.
Недавние шахматные партнеры, монах и художник, шли впереди. Зоолог замыкал шествие.
Примат показался вдали неожиданно, словно вынырнул из-под земли.
— Мужик! Отменный мужик! — обрадованно воскликнул художник, нацеливаясь фотокамерой.
Он сфотографировал примата. Тот был, насколько можно было судить издали, огромного роста, мохнатый, словно поседевший, с шерстью светло-серого цвета, сутулый, как зоолог.
— Недаром я с вас хотел его портрет писать, — заметил художник.
— Гони! Гони его! Заходите каждый со своей стороны! — взволнованно командовал зоолог.
Преследуемому некуда было уйти. Следы на снегу изобличали его.
Монах радовался даже больше, чем вчера после выигрыша.
Застигнутый за камнем йетти, видимо, прикорнул там в сонном для него сиянии рассвета. Почуяв же приближение опасности, он выскочил из-за своего укрытия.
— Мужик! Истый мужик в охотничьей парке навыворот! — воскликнул художник. — Сутулый и заросший, как кое-кто! — Он радостно щелкал фотокамерой.
Йетти бежал в сторону. Он почти не касался снега, будто летя над ним.
— И как только при такой летучей походке следы его все же остаются? — заметил художник.
Зоолог уже бежал наперерез примату. Но бег его был тяжеловат по сравнению с убегающим.
— Гони! Гони его! — раскатисто звучал его бас. Охотник с таджиком, улюлюкая, тоже побежали наперерез беглецу.
— Там дальше должен быть обрыв в ущелье. Ему не уйти, — сказал пограничник, догоняя художника.
— Боюсь, он разрешения не спросит, — заметил на бегу художник.
Монах не отставал, даже забежал вперед, отчаянно жестикулируя.
Наконец гон завершился…
Йетти больше не показывался, затаившись за камнем, к которому вела прямолинейная цепочка его следов.
— Вот он где, канатоходец! — воскликнул художник.
— Берегитесь нападения, — предупредил зоолог.
— Не страшусь. Школу каратэ проходил, как и наш пограничник.
— Пока вы свои приемы готовить будете, он вас раздавит. В нем веса не меньше двух-трех центнеров!
Участники облавы сошлись, зайдя за камень с двух сторон. Дальше действительно был обрыв в ущелье. Охотник расправлял сеть.
