Про Василия Васильевича я все знал. Похоронил он на далеком острове всю свою семью: и жену и сына десяти лет. Давно это было. Тяжелые тогда условия в Арктике были, не все могли их перенести. С тех пор Василий Васильевич помрачнел. Похоже, он себя виновным в гибели близких считал. Но Арктику все же не покинул. Любит он наши края…
Сходов поздравил молодых и сразу сказал Маше, что кончит сейчас разговор со мной и покажет ей ее комнату.
Маша к столу Сходова подходит, глаза в землю смотрят.
'Товарищ Сходов, — говорит. — Я теперь законная жена товарища Грачева и по семейным обстоятельствам на острове остаться не могу'.
Сходов откинулся на спинку стула, руки, сжатые в кулаки, на столе лежат. Смотрит хмуро.
Тут вперед выступает Григорий Иванович Грачев.
'Василий Васильевич, вы о нас худо не думайте. Вы же знаете, я последние шесть лет безвыездно в Арктике живу. А теперь вот в первый раз в жизни полюбил… Будьте другом, отпустите мою жену со мной! Мы потом вернемся, отработаем перед государством… Что касается расходов на Машу: подъемные там, стоимость билета на самолете Москва — Архангельск — Дикий, проезд на пароходе 'Георгий Седов', опять же питание за все время пути… Так я эту сумму полностью вам возвращаю. В основном — перечислением со своей сберегательной книжки, а что не хватит там — наличными… двести шестьдесят рублей'.
Грачев положил на стол Сходову деньги и телеграфное распоряжение своей сберкассе.
Маша стоит, глаз не подымает. Грачев покраснел весь от волнения. А Сходов словно окаменел.
Наконец Василий Васильевич говорит глухим отрывистым голосом: 'Это что же значит? Вы что? За жену мне выкуп предлагаете?'
Лицо Грачева стало багровым, но он сдержался и говорит спокойно, раздельно: 'Не выкуп, товарищ Сходов. Я государству возмещаю все понесенные расходы и прошу вас договор с женой моей аннулировать, потому что…' — и замолчал.
'Вы что же, товарищ Грачев, думаете, что только в деньгах дело? ледяными словами так и хлещет Сходов. — Разве вы, опытный полярник, не знаете, что если ваша жена на острове не останется, то на полярной станции метеоролога не будет? Полярная станция ответственные задания выполняет, а вы ее разоружить собираетесь'.
'Будьте же человеком, Василий Васильевич! — взмолился Грачев. — Ведь речь идет о счастье человеческом… Я ведь себя никогда не жалел, всего себя Арктике отдавал. Да и Машенька не пожалеет. Только дайте нам совместную жизнь начать, не разлучайте!'
Так искренне слова Грачева прозвучали, что мне его и Машу от всей души жалко стало.
'Полярная станция острова Хмурого не может остаться без метеоролога', — отрезал Василий Васильевич.
Тут Маша к столу подошла. Улыбается, и лицо у нее от этой улыбки даже красивым сделалось.
'Так мы попросим вашего старого метеоролога еще на год остаться. Ну, неужели он нам откажет?'
Столько эгоизма и наивности было в Машиных словах, что нельзя было их без улыбки слышать.
Сходов смешался, нахмурился еще больше и пробурчал: 'Это его дело. Попробуйте договориться'.
Грачевы тотчас же ушли. А Сходов раздраженно спрятал в стол деньги и телеграмму, которую сам же должен был передать в сберкассу, запер ящик на ключ и говорит мне: 'Метеоролог Юровский перенес тяжелую болезнь. Он слаб. Врача у меня на острове нет, и метеоролог еще на год не останется'.
Я вообразил себе этого метеоролога, сидящего на чемоданах, у него карманы уже набиты письмами на Большую Землю, а к нему вдруг обращаются с неожиданной просьбой люди, которым кажется, что, кроме их счастья, на всем свете ничего не существует.
'Ни за что Юровский не согласится, уж я это знаю, — повторил Сходов. — Из-за его болезни я ведь и смену ему вызвал'.
Мне, капитану, часто в дела своих пассажиров вникать приходится, но тут… что я мог сделать? Наблюдаю жизнь, как она есть!
И вдруг возвращаются к нам молодожены Грачевы, сияя, как арктическое солнце в апреле.
'Согласился Юровский!' — возвещает Грачев.
'Такой милый молодой человек… такой чудесный товарищ! — говорит Маша. — Я его расцеловала. Женя его зовут'.
Сходов позеленел, но ничего не возразил, а когда «счастливцы» вышли, сказал мне: 'Капитан! Вы должны мне помочь. Я понимаю, что такое человеческое счастье, но я знаю также, что такое человеческая жизнь! Юровский погибнет, если останется… Это только я знаю. Сердечнее он оказался, чем я думал, но он не имеет права остаться на острове!'
Посоветовались мы со Сходовым. У меня кое-какой план появился. На том и порешили.
Вышел я от Сходова, а Маша с Грачевым ко мне: 'Поздравьте нас, говорит Маша. — Мы так счастливы, Борис Ефимович!'
Я холодно отвечаю: 'Не могу поздравить вас, Мария Федоровна, потому что вы полярный дезертир'.
Грачев нахмурился, исподлобья на меня смотрит. Маша побледнела.
'Вы в Арктику ехали работать, а сами устройством семейных дел занялись'.
'Да разве я… — вмешался Грачев. — Столько лет… разве мне нельзя подумать о личном?..'
'Вам, Григорий Иванович, можно, вы человек заслуженный. А вот молодой женщине, которая себе еще ни разу щеки не поморозила, ей-то, может быть, и рановато!'
Грачевы что-то хотели мне объяснить, но я сказал только Маше: 'Теперь вы, гражданка Грачева, не полярница, а пассажирка'. Она обиделась.
Я вернулся на корабль, нашел парторга и предложил ему устроить аврал по выгрузке.
Мой помполит искренне удивился: 'Чтоб все моряки и все пассажиры участвовали?' — 'Все полярники', — подчеркнул я. — 'Ведь станция небольшая, грузов немного… И так бы справились', — все возражал он.
Я ему объяснил свой замысел.
Начался аврал. Все мои пассажиры — зимовщики, возвращающиеся после зимовки, и те, кто направлялся к месту работы, с охотой согласились помочь морякам.
У причала закипела работа. Работали все без исключения. Мы со Сходовым тоже взялись таскать мешки и ящики.
Такая уж у нас в Арктике традиция. Даже наш корабельный кок со шкиперской бородкой — и тот сбежал из камбуза, чтобы «подкинуть» пару мешков угля.
Люди шли вереницей, у кунгаса им на спину клали тяжелые мешки, которые в другое время многих придавили бы к земле. Полярники хватали мешок за петли и спешили наверх. Там они высыпали уголь. Черная пирамида росла на глазах. А люди спускались к воде, с азартом хватали новые мешки и снова спешили наверх.
Работали весело, перекидываясь словами, посмеивались.
'А ну, валяй, валяй!' — 'Бегом, бегом!' — 'Ты который? Одиннадцатый мешок? А я уже двенадцатый!' — 'Полярники, от моряков не отставай!' 'Сами, братишки, подтягивайтесь!'
Спускаюсь я за мешком к кунгасу и встречаю Грачева. Несет мешок. Лицо все в черной пыли. Только белки глаз сверкают. Обгоняет меня маленькая фигурка… Узнаю — Маша!
'Бросай мне на спину мешок! — кричит. — Не гляди, что я маленькая! Мешки с зерном в колхозе таскала'.
Два моряка мешок схватили, раскачали, но я их остановил и к Маше обращаюсь: 'Простите, гражданка Грачева, здесь у нас работают только полярники. Посторонним принимать участие в аврале не разрешается'.
Маша опешила. Смотрит на меня непонимающе, а морячки посмеиваются. Мешок, ей предназначенный, кому-то другому на спину бросили.
'Как так посторонним? — спрашивает Маша. — Я ведь помочь хочу'. 'Пожалуйте на корабль, в каюту. Вы платный пассажир. Не имеем права вас нагружать'.
Маша повернулась, чтобы слезы скрыть. Отошла. Моряки со мной переглянулись.
Грачев за новым мешком возвращается.
'Маша! Ты чего?' — обращается к ней.
Она только рукой махнула и побежала.
Видел я потом, как она на скале сидела и на морской прибой смотрела. Не знаю уж, о чем думала.
Вечером мой помполит собрал в кают-компании моряков и полярников. Объявил вечер воспоминаний. Каждый мог рассказать о полярной жизни что-нибудь интересное. Вот в такой же вечер и услышала Маша о 'Полярном Варяге'.
Я в своей каюте сижу. Вдруг стук. Я уж знаю — кто.
Так и есть — Маша. Лицо заплаканное.
'Борис Ефимович! Меня не пускают…' — 'Куда вас не пускают?' — 'На вечер не пускают. Разве я прокаженная какая, что и послушать не могу!' 'Вот это уже зря', — сказал я, сдерживая улыбку, и повел ее в кают-компанию.
В кают-компании тесно, сесть некуда. Но Маше нашей место нашлось. Вижу — в дверях появился и сам Грачев, мрачный, насупленный.
Помполит спрашивает: 'Ну, кто про что рассказывать будет?' — а сам смотрит на Екатерину Алексеевну, Катю, знатную нашу полярницу.
ПОЕДИНОК
Катерина Алексеевна, или Катя, как звали ее все на корабле, была еще молода, хотя и считалась 'старой полярницей'. Как и мужчины, она носила темный китель со светлыми пуговицами и меховую шапку, из-под которой выбивались туго заплетенные косы.
Брови у нее были прямые с вертикальной складкой, которая делала бы широкое Катино лицо суровым, если бы не ямочки на щеках.
Помполит, не обращаясь ни к кому из сидевших в кают-компании, сказал:
— Екатерина Алексеевна, наша Катя, и радистка и метеоролог, она же и механик и повар. В Арктике, когда живешь на маленькой полярной станции, нужно быть мастером на все руки. Катя у нас и охотник неплохой. Катя, на вашем счету сколько медвежьих шкур? Одиннадцать? Ну вот видите… На медведя один на один выходит. Ей наверняка есть что вспомнить.
Катя улыбнулась.
— Уж не знаю, о чем вам рассказать, — начала она. — Подвигов я не совершила никаких, а вот если интересно вам послушать про обыкновенный бабий страх, могу рассказать.
Полярники переглянулись.
— Вам, мужчинам, может быть и смешно будет, а все-таки послушайте. Каждый о чем-нибудь вспомнит…
Катя пересела к нам поближе. Говорила она уверенно, как человек, много узнавший и перенесший. Роста была она небольшого, но сложения крепкого. Видно, выпекли ее из круто замешанного теста.
— Попала я в Арктику совсем еще девчонкой. Окончила семилетку на селе, год в колхозе проработала. И все тянуло меня неведомо куда… под полярное сияние. А какое оно, не представляла. У нас, под Рязанью, в одну зимнюю ночь видно было это полярное сияние да и то я его просмотрела. Никак я этого простить не могла себе и вбила в голову — поехать на Север.
Родители сначала противились, а потом рукой махнули. Упрямой меня считали. А я в жизни не такая уж упрямая, просто настойчивая.
Словом, поступила я на метеорологические курсы. Помню, как-то объясняла своим девчатам, что такое метеоролог: наблюдать, мол, надо за погодой по флюгаркам да по градусникам. Ребята нашлись, которые посмеиваться стали над такой легкой работой. Не могли представить себе, как через каждые четыре часа, днем и ночью, в мороз и в пургу на метеоплощадку
