Впоследствии советские люди основали на острове Ледниковом самую дальнюю полярную станцию. Ее сведения были очень ценны для науки о погоде. Однако во время войны станцию пришлось временно закрыть.
В послевоенные годы, когда было запланировано вновь открыть полярную станцию Ледникового, непроходимые льды всегда преграждали путь кораблям.
Потерпев в прошлом году неудачу, наш капитан Борис Ефимович решил теперь во что бы то ни стало доставить на остров персонал станции.
Корабль шел на север. Вокруг белые льдины. Между ними темные пятна, но это не вода, это тоже лед, только молодой. Он похож на хрупкое стекло. Тонкие прозрачные пластины, уступая путь кораблю, наползают одна на другую. В них видны белые блинчики смерзшегося льда и комья снежуры — не тающего в воде снега…
О попытке открыть полярную станцию острова Ледникового рассказывали мне в бухте Рубиновой зимовщики.
Одним из главных героев рассказа была собака Гекса.
Гекса по-ненецки «ведьма».
Гексу еще на материке подарил полярникам старый ненец. Он долго извинялся, что у собаки только три ноги. Четвертую ей откусил белый медведь. Но старик уверял, что у Гексы множество достоинств, что она едва не говорит, а понимает решительно все.
Такая слава установилась за Гексой, и, когда она по своей привычке вертелась у дверей кают-компании, полярники смеясь говорили, что она «подслушивает».
В бухте Рубиновой Гекса неожиданно принесла четверых щенят. Лохматые, они, как шарики, катались по зимовке и были общими любимцами.
Метеоролог Михаил Иванович, грузный, толстый, страдавший одышкой, всегда брал их с собой на метеоплощадку; щенки неслись за ним, дружно лая и охраняя Михаила Ивановича, как он говорил, от белых медведей. Ваня-радист всегда ждал, когда же щенята ворвутся к нему в радиорубку с требованием чего-нибудь вкусного, всегда припасенного Ваней для любимцев.
К весне собаки подросли и превратились в здоровенных, грудастых и лохматых псов. Они носились по берегу и, наученные Гексой, поднимали лай всякий раз, когда любопытная нерпа высовывала из воды голову. Звали охотника с ружьем.
В тот день, когда в кают-компании обсуждался вопрос о досрочном открытии полярной станции Ледникового, Гекса как всегда вертелась около дверей и «подслушивала». На этот раз ей стоило подслушивать и тревожиться. Речь шла о ее сыновьях.
Идти пешком на остров Ледниковый предложил Михаил Иванович. Он рассчитывал запрячь в нарты четырех молодых псов. Люди помогали бы им тащить груз.
— Мы непременно дойдем, а корабль может опять не дойти, — говорил Михаил Иванович.
Начальник станции Лавров удивился:
— Что вы, Михаил Иванович! Сможете ли вы? Ведь двести пятьдесят километров! Потом ваша комплекция… Опять же одышка…
— Ничего, — отвечал Михаил Иванович, вытирая платком свое широкое лицо с недавно отпущенной бородкой. — Молодежи в таком походе нужен старший товарищ. Кому же идти, как не парторгу станции?
— Трудное это дело, — покачал головой старший механик Матвей Сергеевич, человек рассудительный и неторопливый. — Ведь архипелаг… Идти по островам да по проливам. Лед взломаться может. Пурга тоже сильная бывает. Занесет снегом — не откопаешься.
— Чепуха! — усмехнулся второй механик Юрий, долговязый юноша. Русский флаг на остров Ледниковый люди доставили пешком. А шли они как раз из нашей бухты. Их корабль тут и стоял.
— До острова они дошли, это верно… только похоронили там своего начальника, а нам работать надо, — заметил Матвей Сергеевич.
— Вы можете не ходить! — запальчиво заявил Юрий. — А я вызываюсь идти.
Матвей Сергеевич пожал плечами. Ему не хотелось уходить из бухты Рубиновой. Он строил роторный ветродвигатель взамен поломанного ветряка, и ему очень важно было довести это дело до конца.
Состав группы был утвержден: Михаил Иванович, Юрий, Ваня-радист — тот самый, который работал когда-то под начальством геолога Гали. Из Москвы пришло разрешение выйти на Ледниковый.
Михаил Иванович сразу же начал готовиться, объявил тренировки. Ежедневно все трое отправлялись на купол ледника, таща за собой груженые нарты, слишком тяжелые для неполной упряжки из четырех молодых псов. Гекса всякий раз добровольно сопровождала экспедицию.
Возвращались на станцию усталые, разбитые. Юрий ворчал:
— Не понимаю, зачем это? Таким ходом мы уже давно дошли бы до острова Ледникового. Я в Москве в лыжных соревнованиях участвовал… смешно! Не всем жир сгонять.
Ваня, застенчивый, голубоглазый, веснушчатый, смущенно отмалчивался, а Михаил Иванович улыбался добродушно, но возражал жестковато:
— Приучаться, ребятки, надо не только к ходьбе, но и к дисциплине. Не выполнить задания мы не имеем права.
На станции сушили сухари и монтировали походную радиостанцию.
Юрий, порывистый, увлекающийся, торопил с выходом. Но Михаил Иванович не спешил. Он требовал, чтобы каждый контакт в радиостанции пропаивался с той же тщательностью, с какой перед взлетом самолета готовят парашюты.
Только Лавров слышал, как после тренировок стонал по ночам Михаил Иванович.
— Вы хоть груза поменьше возьмите, — говорил ему Лавров. — Лишь бы дойти до Ледникового. А там все найдется. Склады полны.
— Так ли? — качал головой Михаил Иванович, растирая ноющие ноги. — Вы слышали об исчезающих островах? Море подтачивает берег Ледникового. За эти годы строения могли обрушиться.
— Пожалуй… — согласился начальник. — Видно, придется вам брать продукты и на обратный путь. Если складов нет, возвращайтесь.
Наконец Михаил Иванович объявил большой тренировочный поход километров на пятьдесят-сто. Юрий намекал девушкам, что Михаил Иванович только называет этот поход тренировочным, а сам постарается дойти до цели.
Смельчаков провожали все зимовщики бухты Рубиновой.
Была середина апреля, самое солнечное время в Арктике. Полярная ночь кончилась месяц назад. День увеличивался с каждым восходом солнца. Снег и лед сверкали мириадами огней. Только на Рубиновой скале, которая сейчас была темно-серого цвета, не держался снег. Отвесная, она казалась бетонной громадой.
Мужчины обнялись. Девушки — их было трое — расцеловались с Ваней и Юрием. Пример подала Нина.
— Я буду приходить к вам в гости на лыжах! — крикпул Юрий. Подумаешь, двести пятьдесят километров!
Молодые псы нетерпеливо лаяли в упряжке. Рыжая трехлапая Гекса рвалась с веревки. Шерсть у нее на загривке стояла дыбом.
Вскоре маленькая цепочка растянулась на сверкающем снегу. Впереди двигалась круглая фигура, за ней следом две другие, одна высокая, другая низенькая, потом — четыре совсем маленькие и наконец — нарты, издали напоминающие пятнышко среди белого снега.
Грузный Михаил Иванович, налегая на лямку, шел первым. Двигались вдоль берега по твердому насту. От солнца на нем сияла яркая дорожка, как на воде. В проливе возвышались вмерзшие в лед айсберги.
Ослепительный блеск снега опасен. Михаил Иванович боялся снежной слепоты. Он приказал всем надеть темные очки.
Михаил Иванович сразу же взял быстрый темп, словно решил измотать всех на первом же переходе. Юрий, поборов самолюбие, вынужден был дважды напомнить о привале. Михаил Иванович отшучивался и все шел и шел.
Скоро молодые люди перестали замечать и крутые берега и встречные айсберги.
Осталась одна мысль:
'Идти, только идти. Забыть, что тебя окружает, и шагать, шагать… Заметить вдали точку и приближаться к ней. Дышать через каждые три шага вдох и выдох… И ни о чем больше не думать'.
Остановились только раз, пообедать. Разожгли примус.
Потом опять навалились грудью на лямку, глядя под ноги.
Один лишь Михаил Иванович смотрел вперед, а когда оборачивался к своим спутникам, улыбался. В остальное время лица его не было видно.
Зашло солнце. Заря окрасила небо в нежные оранжевые тона и наконец погасла.
Юрий не выдержал, взмолился:
— Я, конечно, ничего… только ведь организму надо втянуться!
— Вот за тем мыском палатку разобьем. От ветра укроемся, — отозвался Михаил Иванович.
Измученные, с одеревеневшими ногами, забрались люди в спальные мешки.
— Эх, не догадался, — сказал Михаил Иванович. — Надо было последние ночки в мешочках поспать, попривыкли бы.
Ваня и Юрий не ответили. Они спали…
Поднялся Михаил Иванович еще при звездах и разбудил молодых людей.
Юрий с досадой почувствовал, что не может встать.
— Михаил Иванович… я не понимаю. Если это поход к острову скажите. Я все готов терпеть. Но ради тренировки… это же бессмысленно!
Михаил Иванович не ответил, только серьезно посмотрел на юношу.
Ваня выбрался из мешка, где они спали вдвоем с Юрием. Тому сразу стало холодно… и стыдно. Он тоже вылез. Ноги и спина болели.
— Ни один спортсмен так не тренируется. Вы поверьте мне, — бурчал он.
Опять впряглись в нарты и пошли. Солнце все еще не всходило. Только посветлело небо да потускнели звезды.
Юрий изнемогал. Он был способен к любому мгновенному напряжению сил и действительно участвовал в лыжных соревнованиях на короткие дистанции. Ежедневные тренировки он терпеливо переносил. Но такая нагрузка, как сейчас, казалась ему бесчеловечной. Он понурил голову, до боли кусал губы, но лямку свою натягивал плохо. Ваня замечал это, однако ничего не говорил.
Вдруг Юрий остановил собак и сел на нарты.
— А ведь я больше не могу… — растерянно сознался он, боясь смотреть в лицо Михаилу Ивановичу.
Михаил Иванович сел на нарты рядом с Юрием и сказал мягким, добродушным тоном:
— Видишь ли, паренек… Канат, к примеру, как испытывают? Дают ему нагрузку такую, какую он никогда в работе иметь не должен. Если выдержит канат, — значит, годен. Вот так и мы. Это не только тренировка, это испытание… Лучше сейчас повернуть, чем после… задание не выполнить.
— Я отдохну на станции, — смущенно пробормотал Юрий.
Михаил Иванович повернул назад.
Весь обратный путь, на который понадобилось два дня, Юрий был мрачен. В душе у него происходила серьезная борьба.
Когда уже стало видно Рубиновую скалу, он попросил остановиться и сказал Михаилу Ивановичу:
— Я не струсил, Михаил Иванович, вы не подумайте. Я только обузой не хочу быть… Ведь вам задание выполнять надо, а у меня сил не хватает.
