– Ну конечно! – охотно согласился Сирано, оправдывая себя тем, что ему все равно предстояло дожидаться.
Прелестная хозяйка, приобретя ныне горделивую осанку и плавность движений, принесла кувшин вина, подсела к столику напротив Сирано и наполнила две. кружки, все время пристально вглядываясь в его лицо.
Извинившись, она на минуту исчезла, вернувшись с черной лентой в руках.
– Дозвольте мне приложить эту ленту к вашему высокому лбу, – вкрадчиво попросила она и, не дождавшись ответа, грациозным движением приставила ленту к его переносице чуть выше бровей. – Как я счастлива, дорогой мой господин! – воскликнула она, откидываясь назад и как бы любуясь гостем. – Наконец-то я вполне узнала вас! Святая дева, благодарю тебя! Если бы вы только знали, как я переживала тогда за вас. Я и мысли не допускала о вашей гибели. Все молилась, молилась! И вот дождалась-таки!
– Я, право, не знаю, сударыня, что вы имеете в виду… – пролепетал Сирано.
– Ба! – лихо подбоченилась хозяйка трактира. – Вы не знаете, что я имею в виду! Да хотя бы коней, которых я вам подменила, чтобы они унесли вас с приятелем подальше, от гвардейской погони!
– Я все помню, сударыня, – опустив глаза., произнес Сирано. – Не считайте меня неблагодарным, мне просто не хотелось быть узнанным.
– Но почему, почему? – обиженно прошептала хозяйка. – Разве я так уж состарилась?
– Вы прежняя мадонна для меня!
– Ах оставьте, – не без жеманства ответила привыкшая к ухаживаниям трактирщица. – Оказывается, он не изменился! Все такой же женский угодник! – И, снова понизив голос, спросила с заботой и укором: – Где вы были так долго?
– Очень далеко. За океаном, если не дальше. Но после возвращения я побывал в вашем заведении…
– Святая мадонна! Быть не может! Вы раните меня вот в эту грудь!
– Я не видел вас здесь, но мне показалось, что я видел кое-кого на баррикаде.
– Вот как? Вы тоже сражались вместе с народом?
– Я был среди парижан, оставив вместе с другом своих лошадей вашему хозяину.
– Он скончался, да примет господь его душу.
– Когда мы с другом забирали лошадей, вас тоже не было здесь.
– Ах, как рассказать вам, любезный гость мой! Он держал меня взаперти в чулане с самого «дня баррикад». Он хотел быть в стороне. Когда надо – с Фрондой, когда надо – с кардиналом. А я… я убегала через окошко в кладовке, чтобы петь с народом песни, верила, что народ скажет свое слово. Вы читали «Мазаринаду»?
– Не только читал.
– Как вас понять?
– Писал.
– Тсс! – испуганно приложила палец к губам трактирщица. – Я готова дать вам снова свежих коней.
– Милая мадонна! Мне ничего не грозит.
– Меня зовут Франсуаза.
– Прекрасное имя! Дочь Франции! Поверьте, великие ее художники станут изображать вас как символ родины, как образ свободы!
– Я знаю уже, вы можете увлечь любую бедную женщину своими словами.
– Но я хотел бы совершенно обратного!
– Неужели вы как все мужчины? Говорят одно, а добиваются совсем другого!
– Я постараюсь объяснить, даже показать. – И Сирано коснулся спускавшихся на плечи локонов.
Его беседа с Франсуазой прервалась возвращением Пьера Ферма.
Благодушный, начавший полнеть, он вошел, отдуваясь от быстрой ходьбы. Привычно проведя рукой по своим тоже спадавшим на плечи волосам и кивнув Франсуазе, он с улыбкой подошел к Сирано.
– Рад приветствовать вас, дорогой друг. Простите, что заставил вас ждать.
– А как я рад приветствовать вас, метр Ферма, своего поручителя в известном вам деле!
– Судя по тому, что я слышал в замке герцога д’Ашперона, вы оправдываете мои ожидания и, надеюсь, не сожалеете о принятых на себя обязательствах.
И опять Сирано густо покраснел.
– Я сожалею лишь о том, что не застал вашего гостя, которому хотел бы выразить свое почтение.
– Профессора Гассенди?
– Моего учителя, метр.
– Я передам ему ваши слова не позже, чем завтра, а сейчас предлагаю подняться ко мне. Вы не против, если госпожа Франсуаза принесет нам вина?
– С вашего позволения, метр, я откажусь. Госпожа Франсуаза уже угостила меня. А мне хочется сохранить для нашей беседы голову ясной.
С этими словами Сирано, покосившись на стойку, за которой стояла хозяйка, отвернулся от нее и, помимо уже снятой шляпы, снял с головы и парик, обнажив облысевший череп с лоснящейся кожей.
Пораженный Ферма поднял брови, но промолчал.
Сирано показалось, что кто-то вскрикнул у него за спиной, но он, поднимаясь вслед за Ферма по лестнице, не позволил себе обернуться, чтобы узнать, достиг ли он желаемого результата, сумел ли разочаровать в себе Франсуазу и самому уберечься от искушения. Встреча с Ферма казалась ему спасением.
В маленькой комнатушке, называемой здесь апартаментами для почетных гостей, с постелью под балдахином (гордостью перебравшегося в столицу трактирщика!) и даже с тазом и кувшином для умывания в углу, Пьер Ферма усадил гостя на табурет, сам устроившись на краю громоздкой кровати с резными голубками на спинке.
– Вы удивили меня не столько своим памфлетом о Луне, сколько трактатом по физике. Я сам попутно со службой занимаюсь науками по душевной склонности, преимущественно математикой, но однако не чужд и естествознания, требующего опытов. Но какие опыты могли вы поставить, затрагивая глубочайшие вопросы о существе Вселенной, веществе, пустоте?
Сирано понурил голову. Мог ли он рассказать своему поручителю по тайному обществу доброносцев о встрече там с Тристаном, общение с которым заменило ему все мыслимые опыты по естествознанию, мог ли говорить о «посещении» иной планеты Солярии или грезах о ней?
Ферма сам пришел ему на помощь, не требуя ответов на свои вопросы, а предложив Сирано послушать некоторые места из его собственной рукописи, чтобы обсудить высказанные там идеи.
–
Ферма прервал чтение, подняв на Сирано внимательные глаза.
– Как к подобной «ереси» отнесутся отцы церкви и в особенности братья-иезуиты?
– Со «святым орденом Иисуса» у меня, признаться, несколько испорченные «денежные отношения». Но отцы церкви не смогут отрицать существования, скажем, блох, от укусов которых сами страдают и чешутся. И не так уж давно даже при королевском дворе не считалось нарушением этикета равно как обмахиваться веером при духоте, таи и почесывать изящной палочкой с бантиком укушенные несносными насекомыми места. А ведь каждая из этих несносных тварей, как бы пи была она мала по сравнению с телом, на котором гнездится, – это все-таки целый мир! Не так ли, метр?
Ферма расхохотался.
– И у блох могут быть свои блохи, еще меньшие, а у тех еще меньшие!
– Я знаком, метр, с вашим математическим «методом спуска», где вы мыслью своей от малых величин переноситесь к еще меньшим. И так до бесконечности. Я использую ваш математический метод в общефилософском смысле, допуская существование вокруг и внутри нас целого мира мельчайших и