— Вам предоставлено будет хорошее помещение для редакции, все комнаты связаны телефоном, кабинет редактора (поклон в мою сторону), пишущие машинки и, если угодно, машинистки и стенографистки…
— Сказка! — вырывается у меня.
Контракт решаем подписывать завтра: от имени Комитета — Жиленков, от издательства — господин Амфлет.
О названии центрального органа разговоров и споров было не мало. Однажды на небольшом совещании у Власова из пяти предложенных названий было выбрано одно, на котором без возражений согласились все. Газета будет называться «Воля народа».
— Потом, может быть, мы будем издавать брошюры, а позднее и книги, — обращаюсь я к Амфлету, — и все они будут выходить в нашем издательстве «Воля народа». По-моему, это будет хорошо.
— Мы предложим вам для брошюр специальный набор шрифтов, особую бумагу, а когда будут книги, то если угодно, и их переплет, — не унимается представитель издательства.
— Слушайте, вы не человек, а ангел, и издательство ваше не издательство, а золотой клад, — не могу удержаться я.
Он застенчиво улыбается, немного бочком наклоняя голову.
Прощаемся страшно довольные друг другом. Он вытягивается, щелк каблучками в одну сторону, щелк в другую, как-то особенно подобострастно бросает в поклоне голову и так, не поднимая ее, выходит из комнаты.
Манифест, наконец, готов. Комитет сформирован, число его членов будет пополняться путем кооптации. Но сейчас уже есть достаточный состав для того, чтобы подписать документ. Все Управления — Гражданское, Организационное, Пропаганды, все вспомогательные их органы — укомплектованы нужными им людьми, и в любой момент вся машина может быть пущена в действие. Штаб Армии, во главе которого стоит генерал Трухин, готов к формированию первых дивизий.
Переговоры с немцами закончены тоже.
С формированием воинских частей удалось договориться, что сначала будут комплектоваться путем набора добровольцев пять дивизий. Они должны быть одеты, вооружены и подготовлены к первому февраля. К концу марта состав армии должен быть доведен до двадцати пяти дивизий. Когда армия будет готова, Власов примет над нею командование, до этого во главе формирования будет стоять Трухин. Армия выступит потом как самостоятельная и независимая от немцев вооруженная сила. В глубине души мы надеемся, что к тому времени разгром Германии обозначится с такой отчетливостью, что покушаться на нашу независимость она и не сможет. Бели немцы согласились, наконец, на формирование крупных воинских антикоммунистических русских соединений, все еще не теряя надежды использовать русские силы для защиты своего фатерланда, то русские в этом соглашении увидели только возможность начать раньше, чем предполагали, сбор сил для того, чтобы выступить после поражения Германии.
12 ноября Комитет собирается на первое пленарное заседание для последнего обсуждения и подписания Манифеста. Опубликован он будет в Праге, куда весь Комитет выедет специальным поездом наследующий день. Собрание назначено на десять часов утра в Далеме, в помещении, занятом штабом Трухина. Небольшой зал задолго до назначенного срока наполняется участниками заседания. Со многими я знаком уже давно — встречался или у Андрея Андреевича во время переговоров об их участии в Комитете, или у общих берлинских знакомых. Военных знаю или по Дабендорфу, или по встречам у Трухина, у которого бывал последнее время очень часто. От немцев не присутствует ни одного человека. Может быть, и есть здесь у них свои осведомители, но сегодня об этом как-то не хочется думать.
Зал наполняется. Я с особым интересом присматриваюсь к рабочим. Мне нравится их солидная независимость, укрепленная сознанием, что сегодня, в их присутствии и при их участии, будет написано начало новой страницы истории нашей родины. Мы все в это верим. Тот, кто не верит, не пришел бы сюда. Этого дня мы ждали больше трех лет, и вот он пришел. Ждали не только мы, но и те миллионы русских людей, которых судьба вырвала из мертвящих объятий советской действительности.
Мы стоим у стенки с полковником Боярским и тихо делимся впечатлениями, наблюдая, как все новыми и новыми людьми наполняется зал.
— Как вы думаете, Владимир Ильич, — говорю я, — если бы фельдмаршал Клюге увидел бы сейчас это собрание, он бы, вероятно, окончательно потерял надежду вас расстрелять?
— Да, старику в рассуждении расстрелов не повезло совсем. Нас с Жиленковым ему не удалось, а сам, кажется, избежать не смог.
Слышали, расстреляли как будто бы и его после 20 июля, — говорит он, провожая глазами проходящих мимо нацменов.
В зал входит Власов. Присутствующие усаживаются по местам, постепенно смолкают голоса, стук передвигаемых стульев и — наступает тишина. Андрей Андреевич произносит небольшую речь. Говорит, немного волнуясь, произносит скупые, немногочисленные полновесные слова. Говорит о том, что сегодня мы обсудим и примем документ, который ляжет в основу нашей борьбы, определит и назовет наши идеалы, одухотворит нашу борьбу за освобождение нашего народа. Говорит о том, что нам будет трудно, но это не остановит нас потому, что путь к великому и светлому редко бывает украшен розами, но всегда терниями.
Зал слушает с большим вниманием.
Затем начинается обсуждение Манифеста.
Многим он уже знаком по предварительной читке, многие в процессе составления его принимали то или иное участие.
Манифест обсуждается по пунктам. Члены Комитета вносят незначительные поправки и по смыслу, и по стилю. Обсуждают долго, по-деловому, внимательно и осторожно подбирая нужные слова.
Несмотря на осознанную всеми важность и даже торжественность происходящего, не обходится, конечно, и без юмора.
По прочтении нескольких первых фраз вдруг поднимается рука одного из рабочих. Власов прекращает чтение и вопросительно смотрит на желающего что-то сказать.
— Пожалуйста.
Тот поднимается и молодым звонким голосом на весь зал:
— Андрей Андреевич, вот там, в начале, написано слово плутократы. Мне кажется, это слово какое- то… непонятное слово, неподходящее, я бы сказал даже не русское слово.
Власов улыбается. Зал покатывается со смеху. Двусмысленность замечания ясна каждому. И слово это не русское, и в этом русском документе оно оказалось не по русской воле, а включено сюда по настоянию немцев. Во время борьбы с немцами за текст Манифеста в двух пунктах не удалось заставить их отступить — вот в этих самых плутократах и в ссылке на то, что Комитет с благодарностью принимает помощь Германии.
На зато как многого удалось достичь! О Германии в Манифесте было упомянуто два раза: «Комитет Освобождения Народов России приветствует помощь Германии на условиях, не затрагивающих чести и независимости нашей Родины». И дальше следует объяснение и почти извинение за то, что помощь мы принуждены принять от немцев: «Эта помощь является сейчас единственной реальной возможностью организовать вооруженную борьбу против сталинской клики».
Эти фразы вполне уравновешивались другими. «Комитет Освобождения Народов России уверен, что объединенные усилия народов России найдут поддержку всех свободолюбивых народов мира». Даже самым германофильски настроенным мозгам было ясно, что под «свободолюбивыми народами мира» подразумевается всё что угодно, только не нацистская Германия.
И дальше: «Сохранение мира и установление дружественных отношений со всеми странами и всемерное развитие международного сотрудничества». Это тоже мало похоже на призыв к продолжению борьбы с западным миром…
Второй и последний раз о Германии упоминалось в отделе «Цели Комитета» под пунктом «б»: «Прекращение войны и заключение почетного мира с Германией». Не нужно забывать, что все это происходило в конце 1944 года, когда Германия стояла уже накануне краха. Мир с такой Германией, если бы даже он и состоялся, казался Освободительному Движению не слишком большой ценой за освобождение
